почему у него кличка такая странная? – спросила я. – Он что, в цирке работает?
– Циркачом его прозвали после того, как прошелся по карнизу девятого этажа.
– По нужде или так, для удовольствия? – спросила тетушка.
– От милиции уходил. А мог бы не суетиться, переночевать у нас, а с утра домой. Гонор, одним словом. В общем, ушел и получил кличку Циркач. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Извините, девочки, лично я за вами хоть на край света, но на чем вы Серегу Правдина поймаете, ума не приложу.
– Какая у него, однако, фамилия для бандита, – покачала головой Серафима.
– Ага, как на заказ, – согласился Владимир Петрович.
Я хранила молчание. Задача была явно невыполнимой, и я втайне радовалась. А зря.
– Что ж, – сказала тетушка, – негусто, но и не пусто. Значит, семьянин. Хорошо.
– Чего ж хорошего? – удивился Владимир Петрович. – Я тебя сразу предупреждаю, он не клюнет. А если вы в кабаке к нему приставать начнете, он скорее всего нацелит вас шагать довольно далеко, причем в грубой форме.
– Вот-вот, – подала я голос, – к тому же я совершенно не способна приставать к мужчинам в этих… в кабаках. Говорю сразу, у меня не получится.
– За что тебе деньги в твоем театре платят? Не может она… А тебе, друг мой Вовка, я со всей ответственностью заявляю: нет такого мужика, которого нельзя взять за яйца.
Я собралась покраснеть от такой грубости, но передумала и только рукой махнула, а Серафима, глядя в потолок, продолжила:
– Кабак не годится. Дыша духами и туманами… конечно, здорово, но вдруг он это стихотворение в детстве не читал?
– Серафима, – решила вмешаться я, – наша задумка никуда не годится. Ясно – он любит жену. И человек приличный, я, конечно, имею в виду не его бандитство, а то, что парень хотел подняться из грязи, в которой оказался в момент рождения. Наверное, он не пьет? – Вопрос адресовался эксперту по Циркачу.
– Очень мало, очень редко, – ответил Володя.
– Видишь, – обрадовалась я. – Мы имеем дело с индивидуумом, желающим покончить со своей средой. А такого человека должны волновать деньги, успех…
– И женщины, – хмыкнула Серафима, – которые, выражаясь языком начала века, принадлежат к другому сословию.
– Он любит жену, – нахмурилась я.
– Еще бы, она ему вместо мамки. Помогала и поддерживала. И сейчас наверняка советы дает. Конечно, он испытывает чувство благодарности, и вполне возможно, что в ней нуждается. Только мальчик вырос. Двадцать шесть лет – время страстей и большой любви. Я проглочу свой язык, если он не клюнет.
– Хотелось бы присутствовать, – съязвила я, но остановить тетушку было уже невозможно.
– Он наверняка подумывает своих чад отправить в Гарвард. Отголоски несчастного детства: моя дочь ни в чем нуждаться не будет…
– Нам-то что с этого? – разозлилась я.
– А то… Обращаю ваше
