Параллельно она переливала молоко. Я же стоял, как вкопанный. До меня очень медленно доходила реальность.
– Простите мне мою наглость. Но вы и есть жрица?
– А? Да. Люди так меня зовут. Ой, давайте я вам напиток налью под навесом. Сейчас жарко, а там всегда прохладно. Деда так устроил там. Пойдемте.
Я, как робот, шел за девочкой. Хрупкая, худенькая, в легком платьице ниже колена и с этими волнистыми волосами и глазами, она скорее напоминала фарфорового ангела из магазина, чем жрицу. Тем временем она привела меня за дом, где оказалась беседка. Она была покрыта оградой из веток, со всех сторон, а в метре от неё тек ручеек. Ограду захватили ползучие растения. Даже на расстоянии ощущалась прохлада воды. Из воды девочка вытащила часть арбуза и положила на стол. Я же продолжал смотреть на неё во все глаза. Пока она не убежала в дом.
Изнутри пошла моя обычная реакция в те года. Дело в том, что я был достаточно замкнутым мальчиком, меланхоличным. Единственный ребёнок в семье, плюс спокойный характер сделали меня изгоем еще с младшей школы. Я не сопротивлялся. Мне даже так было удобно. Особо надо мной не издевались, но и не дружили. Я же спокойно читал книги и слушал музыку. Разглядывал фотографии на сайтах. Поэтому меня очень раздражали всегда активисты. Такие красивые девочки и мальчики в школе. Вечно улыбающиеся. Энтузиастичные. Пытающиеся и других втянуть в деятельность.
Я считал их сродни мыльным пузырям. За их бесконечной улыбкой я видел лицемерие. За активностью видел желание внимания, любви, славы. Внешнее, наносное мне было противно. А потому я защищался. И с годами сам не заметил, как выработал рефлекс. При виде таких людей включалась моя защита, и чтобы не раздражаться открыто, я просто грубел. Мог сказать что-то саркастическое или жёсткое. Ставя таким образом между нами стену, преграду.
И сейчас, глядя на развивающейся подол этой улыбчивой необычной девочки, я ощутил знакомый привкус защитного рефлекса. Внешне она слишком уж напоминала мне этих ненавистных девочек со школы.
Потому, когда она вернулась с глиняным кувшином и стаканами, я спросил с ноткой раздражения в голосе:
– Не молоды ли вы для жрицы?
Девочка непонимающе посмотрела на меня и пару раз хлопнула длинными ресницами.
– Не знаю. Деда умер. А больше тут и не было жрецов. Он обучал меня с рождения.
– Тебе лет восемь же…
– Двенадцать. Будете пирожок к напитку?
Она постоянно улыбалась и порхала, как бабочка, вокруг стола. Я вдохнул, выдохнул. Попытался сконцентрироваться на цели приезда. Жрица ребенок, надо же, до чего дожили. Во всех предыдущих храмах если и были священнослужители, то в преклонном возрасте. А тут, ребенок. Тогда мне было трудно это принять.
– Как вас зовут?
Девочка вырвала меня из задумчивости.
– Сидзюко.
– А меня Унгей. Унгей Хасу. Будем знакомы, Сидзюко!
Она так легко произнесла второе имя неизвестному мужчине, и меня сразу назвала без приставки. Внутри меня рос протест. Но я сдержался. Что-то в её облике меня сдержало.
