не покажет ли он при настоящем случае какое-либо чудодейство? И вот мы с дядею Шкоттом вошли вслед за процессиею в церковь, конечно никак не ожидая, что его преосвященство постарается показать себя именно насчет одного из нас.
Когда мы вошли в церковь, недовольный путешествием архиерей жестоко шумел на кого-то в алтаре и покрикивал так интересно, что мы постарались подойти поближе и стали на левом клиросе. Царские врата были открыты, и до нас свободно долетали слова: «пес, дурак, болван», которые, кажется, главным образом выпадали на долю отца-настоятеля, но, может быть, по частям доставались и другим лицам освященного сана. Но вот, наконец, епископ, все обозрев и сделав все распорядки в алтаре, вышел на солею, у которой стояли ктитор и еще человека два-три не из духовных. Здесь же находилась и «матушка» отца-настоятеля, пришедшая просить его преосвященство на чай.
Преосвященный все супился и, раздавая всем по рукам благословение, спрашивал каждого: «чей такой?» или «чья ты?» и раздав эти благословения, на низкий поклон и привет матушки ответил:
– Ступай, готовься, – приду.
И затем он вдруг неожиданно обратился к нам, смиренно стоявшим на левом клиросе, и громко крикнул:
– А вы что? Чьи вы? Чего молчишь, старик?
Англичанин мой замотал головою, чтό у него обыкновенно бывало признаком неудовольствия, и неожиданно для всех ответил:
– А ты чего кричишь, старик?
Архиерей даже покачнулся и вскрикнул:
– Как? Чтό ты такое?
– А ты чтό такое?
Шумливый епископ как будто совсем потерялся и, ткнув по направлению к нам пальцем, крикнул священнику:
– Говори: кто этот грубец? (sic).[3]
– Грубец, да не глупец, – отвечал Шкотт, предупредив ответ растерявшегося священника.
Архиерей покраснел, как рак, и, защелкав по палке ногтями, уже не проговорил, а прохрипел:
– Сейчас мне доложить, что это такое?
Ему доложили, что это А. Я. Шкотт, главноуправляющий имениями графов П<еров>ских. Архиерей сразу стих и вопросил:
– А для чего он в таком уборе? – но, не дождавшись на это никакого ответа, направился прямо на дядю.
Момент был самый решительный, но окончился тем, что архиерей протянул Шкотту руку и сказал:
– Я очень уважаю английскую нацию.
– Благодарю.
– Характерная нация.
– Ничего: хороша, – отвечал Шкотт.
– А что здесь случилось, прошу покорно, пусть остается между нас.
– Пусть остается.
– Теперь же прошу к священнику: откушать вместе моего дорожного чаю.
– Отчего не так? – отвечал дядя, – я люблю чай.
– Значит, обрусели?
– Нет, – значит – чай люблю.
Так
