симфонию которого время от времени вплеталась яркая и жизнеутверждающая нотка коровника из соседней деревни. Проще сказать, ощутимо тянуло навозом.
– Пан Владис, взгляните, – Ромиль уселся на пол подле кресла и пристроил на коленях свою работу.
Некоторое время учитель рассматривал ее, затем кивнул и обратил взгляд обратно за окно.
– Плохо? – упавшим голосом спросил Ромиль.
– Хорошо, мой мальчик, очень хорошо. Просто я сегодня такой эгоист, что думать могу только о себе. Вы уж меня простите.
– Ничего, – Ромиль передернул плечами. – Я могу попозже зайти или завтра.
Старик засмеялся – хрипло, словно старая птица закаркала.
– Нет уж, дружок, подождите, – просипел он, когда молодой человек был уже у двери. – Вы удивительно эгоистичны и слепы. Впрочем, это, наверное, неплохо. Позволяет вам избежать лишних проблем.
Цыган молчал, не слишком понимая, что именно болтает старик.
– Идите сюда и посидите со мной. Я буду говорить на понятном вам языке и о том, что интересует вас больше всего. То есть о вас.
Повисла пауза. Ромиль молчал. Он не считал нужным оправдываться, потому что все сказанное, относилось к нему в полной мере, и он не видел в том ничего дурного. Пан Ремиш опять усмехнулся, покачал головой и продолжал негромко:
– Дело в том, что для меня может и не быть завтра… – сделал паузу и рассердился на себя. Опять он ждал простой человеческой реакции. Что положено говорить в ответ на такие слова? «Ну что вы, вы не так уж плохо выглядите. Весна всех отогреет, и буквально через недельку придете в себя», и тому подобную чепуху. Но цыган вместо цивилизованно-утешительного ответа окинул старика внимательным взглядом и кивнул. Да, он тоже понял, что это последняя весна. И лето для пана Ремиша, скорее всего, уже не наступит.
– Так вот, – насупившись, продолжал старик. – Я хочу рассказать вам о том, что произошло со мной… и почему я не работал и не написал то, что хотел. Возможно, моя история послужит вам предостережением, или чем-то дополнит вашу собственную, – не удержавшись, старик бросил быстрый взгляд на покалеченную руку цыгана, и тот нахмурился.
Пан Ремиш вздохнул и начал рассказывать. Ромиль понял не все. Он старался, но слова «энтропия вселенной» и «гомеостазис мироздания» были для него пустым звуком. Однако общий смысл он уловил и, подводя итог сказанному, переспросил:
– То есть вы считаете, что какая-то сила препятствовала тому, чтобы вы продолжали создавать свои работы?
– Да.
– Это был демон?
– Нет-нет, демон – это все же персоналия, пусть и злой, но разум. А ужас как раз в том, что сила эта слепа. Это просто природное явление. Природа, сама вселенная, некоторым образом стремится сохранить сою структуру и баланс. А любой талант, любая выдающаяся деятельность она как бы перетягивает… утяжеляет одну сторону бытия, и баланс нарушается.
– Но тогда… –
