Но демон сильнее, и прежним ты не станешь.
– Как это? – Ромиль попытался подняться на локте, застонал и упал на подушку.
– Руку спасти вряд ли удастся, – безжалостно продолжала старуха.
– Что ты несешь? Сумасшедшая!
Цыганка пожала плечами, достала из складок юбки свечку и темный от времени то ли образок, то ли ладанку. Положила ее на лоб юноше, зажгла свечку и забормотала что-то. Ромиль лежал неподвижно, сжав зубы. Что угодно пусть делают, что угодно, но он должен выздороветь. И вот когда это произойдет, тогда он найдет ту тетку, кем бы она ни была. И отомстит.
2
Болел он долго. Врачи разводили руками. Лихорадка скоро прошла, температура упала, но рука не действовала и болела, да еще время от времени наваливались тяжелые приступы головной боли, когда путалось сознание и все причиняло боль: свет, движение, мысли.
Ромилю осточертели белые стены и вся прочая больничная обстановка, он выписался из больницы, и по приказанию отца его отвезли в дом Маши. Юноша и не заметил, как кончился июнь и пролетел на крыльях теплых ночей июль. Подле дома старой Маши цвели астры, с глухим стуком падали на землю яблоки со старых корявых яблонь, растущих в неухоженном саду. Отмечая середину августа, березы позолотили свои кроны. Спала наконец-то удушливая жара, и ночи стали прохладными. Окрестные дачники плотно закрывали на ночь дверцы теплиц и лихорадочно консервировали политые трудовым потом огурчики и помидорчики. Цыгане полевыми работами не увлекались, и жизнь в доме Маши текла не спеша. Находившиеся у нее то ли в услужении, то ли в ученичестве цыганки кое-как обихаживали огород, засаженный в основном лекарственными растениями. Старуха поила Ромиля травами, растирала чем-то руку. Боль отпускала, но потом возвращалась снова.
Ромиль жил, сжав зубы. Он ужасно устал. Ни разу, с того момента, как он попал в больницу, ему не удалось расслабиться. Внутри все время дрожала натянутая струна, он злился и ждал. Ждал, что болезнь вот-вот кончится, а она все длилась. Потом наступило оцепенение. Барон не приезжал. Ромиль знал, что отец в курсе его состояния и понимал, что тот никогда не допустит сына к делам, пока Ромиль полностью не придет в себя. Но где тот Ромиль, что сидел в солнечный жаркий день в прохладном лимузине? Он понимал, что стал другим и что это так же очевидно окружающим, как ему самому. Приезжал брат, говорил ни о чем, но Ромиль видел злорадный огонек в его глазах: наверное, отец уже поручил ему то, за что раньше отвечал старший сын. Ромиль сжимал зубы так, что болели скулы, и часами лежал во дворе на широкой кровати, выставленной в тень старых яблонь. Даже ночи он предпочитал проводить здесь – слишком душно было в доме.
В один из таких теплых августовских вечеров он лежал, глядя на распахнутые окна, и слышал, как в доме убирают после ужина. Старая Маша курила трубку в кресле у крыльца, а несколько молодых цыганок, бывших у нее на посылках, хлопотали по дому. Потом две младшие – лет по десяти, сели у ног старухи и одна из девочек прошептала:
– Тетя, расскажи нам про демона.
– Пошли вон,
