для тебя ничего ровным счетом не сделали. Только раздразнили тебя. – Рабби Гилель нагнулся, поднял с земли сиротливый камешек и положил на могилу старого Авигдора. – Это плохо, что новые власти отменили маршрут Каунас – Париж, а вместе с ним – и нашу надежду. Но ты не расстраивайся: надежды долговечней любой власти.
У Бедного Ротшильда не было повода для расстройства – он и раньше ни на что не рассчитывал, хотя и не осуждал рабби Гилеля и Залмана Амстердамского за то, что они поверили в чудо, которому не суждено было свершиться. Ицик жил без родственников, проживет, если Бог будет милостив, и остальной, отмеренный ему небесами остаток лет.
Смена власти его мало интересовала. При любой власти люди ходят в баню, значит, без куска хлеба он не останется. Рабби Гилелю не придется у входа в синагогу просить за него милостыню. Слава богу, Ицик неплохо зарабатывает – на хлеб хватает. При Советах любителей горячего пара даже прибавилось – каждый вторник русские командиры приводили мыться своих солдат. Предбаннник был завален гимнастерками и уставлен кирзовыми сапогами. От портянок и сапог, составленных в ряд по ранжиру, шел острый запах победы, которая больше походила на воскресную прогулку. Залман Амстердамский клялся, что русские заняли всю Литву за одну ночь без единого выстрела.
Был среди победителей и офицер-еврей из Белоруссии – Бедный Ротшильд его, голого, сразу и вычислил. Молодой курносый боровичок с иссиня-черными глазами и такими же черными кудрявыми волосами.
– Как тебя зовут? – спросил он у банщика на покалеченном, но вполне терпимом идише.
– Ицик.
– Стало быть, по-нашему, по-советски, – Игорь. А фамилия?
– Ротшильд.
– А я Аркадий… Шульман, то есть Школьников… – Он зачесал свои мокрые кудри и, по-родственному улыбаясь, спросил: – А банк твой, Игорь Ротшильд, где? В Лондоне или в Париже? Где ты стрижешь купоны? – И снова улыбнулся, оскалив белые, как рафинад, зубы. – Тебе сколько?
– Чего? – уставился на него Бедный Ротшильд.
– Сколько, спрашиваю, лет тебе?
– Двадцать.
– Скоро солдатом станешь. В твоем возрасте я уже был на втором курсе пехотного училища в Рязани.
– А мне не нравится быть солдатом, – неожиданно промолвил Ицик.
– Нравится, не нравится – все равно призовут. В Союзе от воинской службы уклоняться нельзя. Это священная обязанность каждого гражданина. Может, ты будешь служить Родине поблизости от дома – где-нибудь в моей Белоруссии, но могут послать и на Дальний Восток, на китайскую границу. В любом случае, я в этом не сомневаюсь, о тебе напишут во всех советских газетах, тебя обязательно покажут всем в кинохронике. Шутка ли – первый Ротшильд в Красной армии!
Аркадий Шульман расхохотался и стал медленно натягивать казенные сапоги.
– Разве Родине нельзя служить тут, в бане? – с простодушной хитрецой спросил Ицик.
– А
