я себе придумала: пускаешь фламенко в наушники и смотришь, как случайные люди двигаются под твою музыку. Пара испанцев выгуливает спаниеля, ждут, пока он обнюхает столбики, им очень важен этот спаниель. Запоздалые бегуны добивают дистанцию, десятый час, а они все бегут. Два араба веселят публику, надувают огромные мыльные пузыри. Старик и внучек, черные от солнца, построили высокий замок из песка и ложатся спать, тут же, рядом со своей крепостью, на песке старик постелил одеяло. Утром придут туристы и немножко заплатят за фотографию. Макс тоже сфотографируется с замком и обязательно поставит коммент «Я на Майорке». У него уже стоят подобные: «Я в Берлине», «Я в Праге», «Я в Риме», «Мы с Сашулей в Милане», «Мы с Сашулей на Таити»…
Друзей у Макса за сотню, это модно, иметь сотню друзей. И айфон у него всегда будет только последней модели. Завтра «Эппл» выпустит новый, Макс его первым купит. И очки из прошлогодней коллекции он ни за что не наденет. Он и мои забраковал. «Форма хорошая, – сказал, – но размер тебе нужен поменьше».
Бренды, тренды – все это ему очень нужно. Нет, не потому, что бренд – это качество, и не потому, что детство у него было голодное и вот он дорвался… Нет, все проще: бренд – это соответствие определенному стандарту. Макс хочет вписаться, он нестандартный, поэтому защищает себя таким нехитрым способом. Для него фирма – это щит.
– Вот моя мама, – он показал мне фотографию.
Я выключила плеер, посмотрела на его маму.
– Красивая женщина, – говорю.
– Моими стараниями, – он улыбнулся снова, как маленький, – она у меня тоже на ниточках. Пятьдесят восемь ей. Разве скажешь?
Мама красивая, я не соврала. Аристократка, холодная и уставшая. Правильное лицо, правильная женщина – случай тяжелый.
– Абсолютно не умеет расслабляться! – он сказал, подзывая официанта. – Расслабиться – это для нее самое страшное слово!
– Такая же фигня, – я про свою маму это сказала, – плюс антиалкогольная кампания.
– И православие!
– Да! Максим, радикальное православие!
Макс оглянулся по сторонам, как будто мама могла его подслушать, и застонал:
– Ой, как она меня замучила своим смертным грехом! Мы из-за этого и поругались в последний раз. Ты представляешь? Пришли мы в храм, причаститься хотели вместе, а меня не допустили.
– Почему не допустили? – я не знаю порядков, поэтому спросила.
– Священник исповедь не принял, вот и все, а мама из-за этого сразу расстроилась, мы с ней чуть ли не в церкви начали ругаться.
– А исповедь-то почему не приняли? Ты спросил священника?
– Спросил, я сразу спросил. А он мне сказал: «Бросишь свой грех, тогда приходи, а не бросаешь – значит, не каешься».
– Жестко.
– Все серьезно у них! А я у него еще раз тогда спросил: «Но вы же отца моего причащаете? Почему мне нельзя. Мой отец – алкоголик, мама приводит его к вам на исповедь,
