вокруг костра блюда с фруктами, овощами и сыром. Возле родника сидели странствующие музыканты – зазандари. Даже названия инструментов в их руках отличались мелодичностью: дайра, чунири-чианури, саламури, диплипито. По заказу городских грузин, пожелавших усилить экзотическое очарование происходящего, они стали петь одну из своих баяти – персидскую песнь о любви. Наши преподаватели латыни назвали бы такой экстравагантный способ слиться с народными обычаями «дионисийским настроением». Празднество было устроено семьей Кипиани, которая, добравшись до Шуши, решила собрать всех отдыхающих ночью в шушинской роще.
Напротив меня сидел отец Нино – тамада, управляющий застольем в соответствии со строгими правилами. Его глаза блестели, а на раскрасневшемся лице красовались густые черные усы. Сейчас он поднял свой бокал за меня. Я тоже отпил из своего, хотя обычно не пил. Но тамадой вечера был отец Нино, и было бы просто неприлично не выпить в его присутствии. Слуги принесли родниковой воды. Вода здесь одно из многочисленных чудес: выпив ее, можно есть сколько угодно, не беспокоясь при этом о неприятных последствиях переедания. Горы снеди таяли на глазах по мере того, как мы упивались водой. Мать Нино сидела подле мужа у мерцающего огня. Несмотря на суровый профиль, у нее были смеющиеся глаза. Такие глаза принадлежали только мингрельским женщинам, выросшим в долине Риони, где колдунья Медея встретилась с аргонавтом Язоном.
Тамада поднял свой бокал: «Выпьем в честь почтенного Дадиани». Старик с ясными, как у младенца, глазами поблагодарил его. Начался третий круг. Все опустошили свои бокалы. Пьяных не было, поскольку во время таких застолий грузины чувствуют душевный подъем и ясность разума, подобную печапюрской родниковой воде, которая, помимо всех своих волшебных качеств, еще и отрезвляет.
Наша компания была не единственной в этот ночной час. Роща пестрела огнями множества костров. Каждую неделю шушинцы совершают паломничество к родникам, а празднества продолжаются до рассвета. Христиане и мусульмане собираются вместе под тенью святой рощи.
Я обернулся и встретился с сидевшей позади меня Нино глазами. Она беседовала с седовласым Дадиани. Почтительность к старшим и любовь к детям всегда в почете.
– Пообещай, что приедешь погостить у меня в замке в Зугдиди, – говорил старик. – В долине реки Риони, где давным-давно рабы Медеи собирали овечьим руном золото. И вы бы присоединились, Али-хан. Повидаете удивительные джунгли Мингрелии.
– С удовольствием, ваша светлость, но только ради вас, а не джунглей.
– Чем тебе не угодили леса? Для меня они – воплощение исполненного жизненного долга.
– Али-хан боится деревьев, как дети – привидений, – сказала Нино.
– Да нет же. Просто вам дороги леса, а мне – степь, – ответил я.
Дадиани прищурился:
– Степь, говоришь? Сухие кустарники и горячий песок?
– Мир лесов смущает меня, ваша светлость. Он
