Остерегайтесь трогать мистические числительные! Что же я должен был сделать с семеркой? Однажды вечером я обнаружил, спрашивая об этом вслух самого себя, что мне вдруг пришло в голову отнести эту дату к визиту моего друга. Я не держал ни одного журнала, но заметка о некоторых торговых делах, которые я ассоциировал с тем событием, имела место седьмого ноября. Так было установлено назойливое семь! Я должен ждать того, кем бы он ни был, в первую годовщину его визита, что означало седьмое число. Теперь уже близко. В то мгновение, когда я пришел к заключению, число оставило меня и уже не беспокоило.
Прошло третье ноября, затем четвертое и пятое, когда упрямая протестующая идея вошла в мой ум, и я поддался ее назойливости. То было время контроля над моей колеблющейся волей. Согласно этому дню я послал другу записку, и если он будет согласен, то позову его вечером седьмого числа на короткую социальную беседу. Я писал, что если задержусь допоздна, то не извинит ли он меня, если я доберусь до его дома до десяти вечера? Просьба была исключительной, но так как сейчас я рассчитывал на что-то дополнительное, то это не вызвало комментариев и ответ был возвращен с просьбой зайти. Наконец, пришло седьмое ноября. В течение дня я нервничал и день тянулся утомительно. Несколько раз я замечал за собой, будто мне казалось, что я заболел, но я удерживал равновесие. Ночь пришла холодная и ясная, и звезды сияли ярче, чем обычно, как мне казалось. Это было резким контрастом с ночью год тому назад. Я рано поужинал без аппетита, а после ужина прогулялся бесцельно по улицам, думая о том, что должен прийти вовремя до десяти часов, когда должен пригласить друга. Я решил идти в театр и пошел. Пьеса была зрелищная – «Алладин, или волшебная лампа». Представление было для меня неудачным провалом, так как я недолго был занят своими мыслями, и обнаружил себя пытающимся ответить на серию вопросов, которые, в конечном счете, стали неудобными. «Почему же ты назначил встречу на десять, а не на восемь часов, если решил держаться подальше от своих апартаментов?» Я не подумал об этом раньше, до некоторой степени, это было глупой, если не дурной манерой, и я искренне признался себе в этом. «Почему ты вообще назначил встречу, если не только ожидал посетителя, но и страстно желал встречи с ним?» На это было легко ответить: потому что я не хотел поддаваться тому, что ошеломило меня как навязчивая идея. «Не надеешься ли ты отложить встречу до утра?» Ну, нет, я и не думал и не готовился сделать это. «Что же тогда должно предотвратить твоего гостя от ожидания твоего возвращения? Или какая у тебя гарантия, что ты не встретишь его на улице при обстоятельствах, которые могут тебя взволновать и, по крайней мере, поставить в неудобное положение?» Никакой. «Тогда что ты выиграл от своего упрямства?» Ничего, не считая отстаивания моей индивидуальности. «Почему не пойти домой и не встретить твоего гостя в подобающем виде?» Нет, я так
