А то, что наши машины глохнут, это не страшно.
Когда мы прощались, он сказал:
– После свадьбы сразу увози Нинку отсюда, от греха подальше. А лучше раньше.
– Я хотел ее сегодня забрать. Она отказалась.
– Отказалась? – Николай Иванович вынул окурок из мундштука. – Это у девок бывает. Может, обиделась на что.
– Не обижал я ее. Из командировки привез ей свадебное платье. Она стала какая-то странная. А сегодня про свадьбу даже говорить не захотела. К ней без меня никто не приходил?
– Никто. Мы бы видели. Насчет этого она чистая. Плохого о ней не думай. Мало ли что случилось. Может, на роботе неприятности. А ты ее все-таки увези отсюда.
Я не знал, что ответить. Тоска опять сжала сердце. И не отпускала весь день. А ночью стало совсем муторно. Я вспоминал Нинину улыбку, а больше наши так разительно несхожие ночи: ее трепетность и неопытность в первые две и подозрительную ненасытность в последнюю.
***
Страшный сон приснился мне. Будто с двумя хорошо знакомыми финнами был я в гостях у давно умершего деда в деревне. Дед суетился, называл меня чадунюшкой и начал варить самогон. Финны ему помогали и облизывались от предвкушения напиться, как мы делали не раз. Говорят, русские много пьют. Но финны, я скажу, пью до усёру.
Когда в трубке появились первые капли, и по хате распространился пьянящий запах, дед попросил меня проверить крепость самогона. Я поднес зажигалку к трубке, нажал на рычажок, – и раздался взрыв. Мы взлетели в воздух. У деда были порваны штаны и рубаха, он плавно размахивал белыми восковыми руками, словно плыл брассом. Костюм Кетола не пострадал, он был в бабочке и кувыркался, как в невесомости. Похьявирта, напротив, был совершенно голый, лишь голова в скафандре, и гонялся за Кетолой. У меня была оторвана нога, она зудела, и я с трудом поспевал за всей компанией. Мы приземлились в шведском поезде секса. На сцене совокуплялась пара. Дед отворачивался, хлопал себя по голым коленкам и говорил: «Срам какой. До чего докатились. А девка-то, девка-то. Вроде наша, а с кем совокупляется на людях. С негром, нехристем, прости господи». Негр скалил по – лошадиному зубы и работал, как плунжерный насос, сзади стоявшей на коленях девушки. Она извивалась всем телом, налезая на его блестящий антрацитовый член. Когда она откинула рукой спадавшие на лицо волосы, я с ужасом узнал в ней Нину.
– Не-ет! – заорал я страшным голосом и проснулся.
Сон оказал на меня отрезвляющее воздействие. Такая Нина недостойна моих переживаний, сказал я себе твердо. Я выброшу ее из своей головы, чего бы мне это ни стоило.
Это мне удалось. На работе некогда было думать о Нине, а вечером я поехал к тете в дом отдыха по путевке собеса. Вернувшись домой, я обнаружил в двери записку: «Глеб, милый, спаси меня! Я люблю тебя».
Я гнал, как сумасшедший, и молил бога, чтобы не встретились гаишники. Для меня почему-то было очень важным поспеть к Нине до полуночи. Я влетел в подъезд без двадцати
