механически попадают живые души, по пропускам. Куда ни придешь – везде пропуска. Никто никому не доверяет.
Где-то за высокими коридорами, темными, как в судейской структуре у Кафки, кто-то таинственно вершит судьбы – опасное место, дающее возможность поддержки или предсказывающее банкротства.
За длинным овальным столом, как в потустороннем мире, сидят отрешенные чиновники из разных департаментов, каждый сам по себе. Объединила их только тревога за место в случае невыполнения нависающих указаний. Каждый заинтересован в финансировании своих статей, и боится риска.
Председатель, с загадочной фамилией Сенета, один из руководителей Системы, еще молодой, с лысиной, видной только сзади, и обаятельной ухмылкой, строго глянул на меня из холодных высот своей глобальной озабоченности. Откуда-то он мне хорошо знаком.
Оказывается, я выступаю от имени моей организации – Гражданского союза. Стесняясь, что не в галстуке, в родовом страхе перед ними, я говорил нахально – о колоссальных резервах финансирования модернизации, и что мы можем обойтись, не прося из бюджета.
На меня воззрились, как на нечто чужеродное, досадно отвлекающее. Как этот худенький мальчик – общественник сумел объединить общество в самую большую общественную организацию? И теперь угрожает потеснить власть самой Системы.
С моими предложениями об объединении общества перед грядущими угрозами, в которых я не просил денег, смотрели как на странного просителя. Что творится внутри разделенных половинок мозга этих чиновников, обязанных охранять Систему, построенную, как им кажется, высшей силой навечно и навсегда? В своей голове они четко разделяют выражение обязательной веры в общее дело, и свое тайное, подлинное, что никому не нужно и опасно. Неужели дома, в семье они иные, человечные? И все, что делают вне семьи – это хитрость, чтобы изловчиться и сохранить свою жизнь и положение? Где партия дороже, чем жена, как говорил один из воинственных авторов соцреализма. До какой же степени они абстрагируются от себя живого, чтобы так внушить себе первостепенность своей задачи, задвинув себя подлинного до неразличимости?
– Если будешь отвлекать электорат – задавим! – сказал Сенета.
Что они задумали? Трагедия не в том, что мне угрожают, а – в замороженности моей души, в одиночестве наших сознаний, не могущих соединиться.
Наверно, вид мешающего независимого общественника или предпринимателя вызывает у них нехорошее чувство. Чиновник – это особый вид существа, помещенный в психушку «вертикали власти», вне которой ему странно, что от него хотят.
В нашем Гражданском союзе, большом зале заседаний с потертой дореформенной мебелью, у меня поднимается настроение. Члены Совета встревожены.
Журналист-международник Илья, с неподвижным медальным лицом, возбужден. Он пришел к нам, потому что хотел видеть фаланстер с дивными людьми, живущими свободно.
