от долгого сиденья на жестком деревянном стуле зад. На большеротом лице с выкаченными глазами застыло удивленно-восторженное выражение лягушки, испытавшей оргазм.
Шел Вешкин по тротуару, словно альпинист, восходящий на пик Коммунизма в горах Памира. Придерживаясь одной рукой за заляпанные высохшей грязью стены домов, мужчина осторожными шажками обходил мелкий мусор на тротуаре: окурки, плевки, обрывки бумаги, оброненные мелкие монетки. На монетки Вешкин поглядывал с вялым интересом, но наклониться и поднять не решался. Проходил мимо.
На перекрестке, дойдя до угла дома, долго стоял, не решаясь отнять от стены руку. Наконец, собрался с духом, подошел к краю тротуара и, склонив по-птичьи голову на бок, посмотрел на светофор. Выражение лица при этом не изменилось. Все тот же удивленный восторг окружающей действительностью. Дождавшись третьей смены светофора на зеленый, Кирилл еще раз убедился в отсутствии транспорта, желающего совершить на него наезд и, предварительно подпрыгнув на месте, быстро побежал через улицу, широко, по-девчоночьи раскидывая в стороны ноги. Ступив на тротуар, долго переводил дух, придерживая ладонью левую сторону груди. Он почти добрался до дома.
…Открыв дверь, втянул тело в темную, стойко провонявшую мочой вагину подъезда. С уверенностью живчика, знающего цель и направление движения, на ощупь поднялся по ступенькам лестницы на площадку между первым и вторым этажами. Здесь было заметно светлее – грязная серость проникала через пыльное стекло. Поднялся на второй этаж, привычно отпер ключом дверь квартиры. Вошел и, придавив спиной дверное полотно, постоял, приходя в себя. Здесь он чувствовал себя почти уверенно. Почти, потому что полной уверенности в этом мире, готовом вот-вот обрушиться в себя и погибнуть, не было.
Кирилл о скорой гибели мира знал наверняка и часто пытался предупредить об этом друзей.
– Замрите, – говорил он с восторженно-удивленным выражением лица друзьям, – замрите и прислушайтесь. И оглянитесь вокруг. Мы доживаем последние мгновения этого мира. Он уже покинут всеми разумными и предусмотрительными. Остались лишь мы, невосприимчивые к пока незаметным колебаниям пространства. Бог поддался искусу и проиграл бытие в карты Лукавому. Всмотритесь в глаза Бога. И увидите вертикальные зрачки и желтую радужку. Лишь я мог бы спасти вас, но сил недостает, и крылья мои надломлены.
Друзья лишь улыбались внутрь себя и хитро переглядывались. Кирилл чувствовал, что нет способа достучаться до их умов. Только одна Люда, его сожительница, все знала и понимала. Но это и понятно, Люда работала санитаркой в прозекторской и ежедневно видела смерть. Более того, держа каждый день смерть в руках, Люда и сама давно уже стала мертвой, но не догадывалась об этом. Кирилл очень этому завидовал и прислушивался к словам сожительницы, когда речь заходила о потусторонних удовольствиях.
Вешкин разулся и прошел в кухню. Включил свет, устало опустился на трехногий табурет с сиденьем, оклеенным пластиком бледно-салатного цвета. По столу, пересекая по диагонали из угла в угол, промчался большой рыжий таракан, быстро перебирая суставчатыми лапками. Кирилл со стуком накрыл бегуна кулаком, посмотрел на измазанную тараканьей мерзостью руку, вытер о штаны.
– И даже такая бесполезная тварь обладает крыльями, а у меня исчезли.
Щелчком отправил трупик таракана в последний полет на пол, прошел к холодильнику, достал початую бутылку самопальной водки, из шкафчика стакан, сел снова к столу. Плеснул в стакан, понюхал, с отвращением передернулся и, зажав в горсть нос, залпом опрокинул в себя водку. Насколько хватило сил, задержал дыхание. Отщипнув кусочек хлеба, зажевал. Взглянул на часы. Скоро вернется с работы Люда.
В последнее время Кирилл вливал в себя только низкопробное пойло. Если не самопальную ханку, то политуру или жидкость для мытья стекол. Даже принимая гостей или ходя по приглашению сам, пил только это.
– Не могу я пить качественные напитки, – объяснял Кирилл. – Как только подумаю о БОМЖах, так и не могу. Эти святые, светлые души, что на помойках и теплоцентралях травят себя, чем придется, и спазм в горле происходит. Совестно становится: я вот тут пью с вами водку «Кристалл» или текилу, а они, бедняжки, растворителем для краски давятся. Солидарность проявлять надо. Иные-то из них получше нас будут.
Вешкин поднял бутылку, посмотрел на просвет и поставил опять на стол.
– Нет, погожу. Скоро Люда придет, с нею вместе и посидим чинно. А пока возьму-ка вот сюрприз сделаю, ужин сготовлю.
Налил в кастрюльку воду, поставил на газ. Когда вода закипела, вытащил из упаковки «Макфа» пучок длинной тонкой вермишели и, ухватив пучок за один конец, второй принялся медленно погружать в бурлящую воду. Твердые бледно-желтые палочки, попадая в вар, обмякали и начинали извиваться. Когда Кирилл опустил их целиком, в кастрюле кружилась, словно играла в салочки, вермишель, похожая на стайку молодых глистов.
Услышав звук открываемой входной двери, поспешил в прихожую. Люда
