игумен Исайя, – зазвал я к себе их в келью и унял у себя отобедать, и во время, когда стали обедать, двоя из них не стали садится, однако вышепомянутой афицер им сесть приказал, за обедом же стали пить за здоровье нашей всемилостивейшей императрицы (sic!.), потом государя великого князя наследника императорскаго российскаго престола, когда ж стали пить здоровье государя цесаревича, тогда называл я его для изъяснения русским, што пью здоровье цесаревича Павла Петровича, на что мне вышеобъявленной афицер сказал и меня зовут Павел Петрович, указывая ж на других говорил про тех, которыя были в красных камзолах: это гвардейския салдаты…, после чего мы встали из-за стола и те афицер, сержант и салдаты, оказав мне ласковость, пошли из моего монастыря.
А сего февраля 2 числа пришло несколко к моему дому и стали стучатца, почему я стал спрашивать, кто стучитца, ответ мне был: Христиана, давай раки! И ис того их ответа, что отвечали по-русски, узнал, что они русския, на их ответ я говорил, что теперь ночь и раки у меня нет, однако оне, не внимая моим словам, выломили двери и взошло прежде ко мне два человека, коих я узнал, что ето были те два салдата, которыя прежде у меня обедали с офицером. <…> Вошед, оныя два человека пошли ко мне к благословению с почтительным видом, лиж толко я их благословил, то ушли они назад, и вбежало ко мне вдруг 13 человек, ис коих один был в сертуке зеленом, а двенатцать в красных камзолах, тот, которой был в сертуке, приказал меня схватить и поставил двух человек с обнаженными шпагами у дверях внутри, а двух человек также со шпагами у дверей снаружи, остальныя ж схватили меня и моего отца, и сестру и стали бить, у отца моего переломили ногу, а у сестры обе руки тесаками ранили, а меня в голову также тесаком ранили, спрашивая у нас денег, почему и объявил я им, где лежат денги, которыя они взяли щотом 443 пиастра, и при том еще взяли две пары орукавьев женских золотых, одну пару серег золотых, один золотой перстень, также взяли других вещей веема много, которых я имянно теперь сказать не могу, после чего, связав у меня, у отца моего и у сестры моей руки и ноги, сами ушли, и дверь с надворья заложили. После их уходу мы развезались и я чрез ограду, хотя чрез силу, перелес и отпер двери. Поутру пришел я в местечко Аузу, объявил об сем в учрежденной греческой канцеляри, и оной канцеляри секретать повел меня в один в дом, а сам пошел в первой лагерь с моим братом, потому что не в состояни был от раны итыти и, возвратясь, объявил мне, что в первом лагере ему сказали, что этому кажется статся не можно, дабы салдаты могли ночью из лагеря отлучится, <…> потом я возвратился и поехал также с секретарем в другой лагерь. Во втором господин полковник Толь, как скоро меня увидил, то приказал мне перевезать рану и положили меня в лекарскую полату, где сам господин Толь приходил два раза меня смотреть. И пробыл я у него в лагере, а как скоро услышал от меня, что я могу узнать двух человек, которыя в числе грабителей у меня в монастыре были, а прежде слушали молебен, и зовут одного Николаем, а другово Иваном, то казал мне своих салдат каждую роту, однако я в оных помянутых двух человек не видал, потому положили меня опять в лекарскую полатку, а сего числа пришел канцелярской секретарь и господин полковник Толь с оным секретарем приказал мне ехать к адмиралу, почему я, приехав, сие доношенине принес».
647
