сразу перестало хватать и ужасно захотелось зевнуть в полный рот. Чтобы совсем не потерять самообладания, я незаметно для окружающих попытался сильно ущипнуть себя. Несмотря на ощущения боли и выступившие слёзы, я продолжал стоять по стойке смирно.
Наверное, мой вид всё-таки был не совсем молодецкий и изрядно выбивался из роли, которую нужно было играть. Особенно перед представителем чужой дивизии. И командир нашего полка, наконец, сжалился. Подойдя ко мне, он меня обнял, потом, слегка подталкивая меня рукой на выход, сказал:
– Ладно, Черкасов, иди отдыхай. Чувствуется, нелегко тебе дались прошедшие сутки. Хотел я тебя оставить ожидать приезда нашего командира дивизии. Думал, что ты сам доложишь о проведённой тобой операции, но, чувствую, что ты только оконфузишься. Да! Не твоё это! Тебе проще в атаку сходить, чем, не зевая, доложить о ней своему командованию.
Я опять вытянулся, козырнул, развернулся и, нелепо шаркая ногами, вышел из зала. На улице стояли, ожидая меня, Сипович и Пителин. Заплетающимся языком я доложил им о прошедшей аудиенции и то, что командир полка отпустил меня отдыхать.
Услышав информацию о том, что скоро в полк прибудет командир дивизии, Сипович тут же принял решение остаться в штабе, а мне он предложил:
– Черкасов, можешь двигать в расположение своей роты и прилечь соснуть там минуток шестьсот. Обещаю, всё это время тебя не трогать. Придётся перед начальством мне принять весь огонь на себя.
Потом, повернувшись к капитану Пителину, он распорядился:
– Михалыч, ты, на всякий случай, будь в нашем штабе в полной боевой готовности. Вдруг комдив решит заехать к нам. Старшему лейтенанту выдели сани, чтобы он в целости добрался до расположения роты. Потом эти сани возвращай обратно к штабу полка, я пока побуду здесь, нужно ещё порешать кое-какие вопросы. Понял?
Пителин согласно кивнул головой. После этого мы с начштаба направились к стоящим неподалёку батальонным саням.
Борис Михайлович лично сопроводил меня до бывшего блокпоста, где теперь располагалась наша рота. По пути я как мог подробно доложил ему о нашем рейде. Никаких упрёков в самоуправстве и нарушении уставов я не услышал. Было только внимание и искреннее сожаление о погибших товарищах. Я даже удивился – как этот сухарь и служака сумел прочувствовать ту обстановку, в которой я очутился после уничтожения засады шюцкоровцев. Он всё понял и даже сейчас в разговоре одобрил все, принятые мной решения.
Наша беседа продолжалась даже тогда, когда мы уже доехали до блокпоста и остановились неподалёку от моей теплушки. Метрах в десяти от неё ходил часовой. Я его узнал, это был один из подчинённых нашего старшины. Минут через семь после того, как мы остановились, из ближайшей землянки выбрался Шапиро. Не одевая лыж, проваливаясь по колено в снег, он направился к нашим саням. Его приближение и послужило сигналом к прекращению нашей беседы. Напоследок Пителин мне сказал:
– Молодец,
