старика уперлась в грудь, зеленые глаза прожигали в сердце дыру, слова старика заворочались в голове – пустой и гулкой, как цирковой барабан.
– Ты потерялся, Шандор Гайду, ты потерял свой путь и себя. Найди девушку с белыми волосами.
Глава десятая
Машину она нашла часа через четыре.
Обгорелый черный остов еще чадил. Тело, располосованное, истерзанное, лежало на обочине, в нем Джейн опознала вчерашнего Анри. Второй, Пьер, лежал в кювете, ветер трепал капюшон худи, но спускаться она не стала – и так все ясно, достаточно было взглянуть на разорванную ткань на спине. Мертв. Ветер ворошил обгорелые купюры, десятки и сотенные евро, ветру было смешно – разве можно откупиться от смерти, особенно от такой, которая приходит внезапно и сносит ударом когтей дверь машины.
Как это все нелепо. Смерть нелепа и неожиданна, она приходит и сметает все планы человека, как землетрясение рушит карточный домик.
Джейн тронула педали и покатила дальше. Что она могла сделать?
– В плохое время ты проснулась, подруга, – сказала она. – Раньше все было иначе.
А как было раньше? Не вспомнить, носятся в голове обрывки, как бумажки казначейского двора, яркие, с проблеском голограммы, а что на них – не разглядеть. Цирк, она имела отношение к цирку, это точно, слишком много воспоминаний связано с ним. Значит, она могла быть на фестивале в момент нападения этих самых темников. Зачем? Кому может угрожать цирк настолько, чтобы уничтожать его с помощью таких тварей? И откуда они взялись? Таких чудищ быть не может, они же всяким там законам биологии противоречат. Да и уголовным тоже.
Спицы блестят на солнце, ветер бьет в лицо, ветер над ней смеется.
Может, отвечает ветер и подкидывает новую горсть летучих воспоминаний – но они не так радужны, как цирковые, они…
Руль дрогнул, и девушка чуть не улетела с шоссе, ударила пятками по асфальту, запрыгала, гася скорость. Дремавший Тоби тревожно поднял голову, убедился, что все в порядке, и снова задремал.
Но с ней не все было в порядке.
В голове вспыхивали образы один другого страшнее – чудовища, монстры, создания, которых не породит и самая изощренная фантазия Голливуда, и люди, которые были страшнее чудовищ.
Кто эти ребята, уходящие в багровую темноту, из которой нет возврата, – она знала их имена, но забыла. Кто этот мальчик, внутри которого свернулось холодным клубком чудовище? И кто этот человек с худым, костистым лицом, на котором жили одни глаза – беспощадные, расчетливые, полные темного огня? Неужели все это воспаленный бред, продукты распадающегося в безумии ума?
Она оглянулась на дымный хвост, тянущийся по полю.
– Нет, не бред, – сказала Джейн твердо. – У всего происходящего есть причина и есть виновник.
Она застыла.
Имя.
Она вспомнила имя.
Альберт Фреймус.
Вечером она встала на постой в маленькой деревушке. Гостиницы здесь не было, поэтому Джейн заняла первый же симпатичный
