было тихо, чисто и пусто, если не считать прозрачного стола на одной центральной ножке, четырех таких же стульев и пары прозрачных скамеек по периметру. Куратор закрыл дверь, и мы остались одни.
Спрашивать о том, по какому поводу меня пригласили, не принято. Если надо сказать, то и так скажет, а если нет, то спрашивать бесполезно. Поэтому я сижу молча, рассматривая с интересом гладкую поверхность стола.
– Как день провела, спрашивать не буду, – почему-то угрожающе начал куратор, – И о вчерашнем вечере тоже не спрошу, если не заставят обстоятельства.
Он явно нервничал, и это пугает меня больше, чем неожиданный Майбах. Я подняла на него глаза, показывая всем видом, что к разговору готова.
– Ты вчера рассказывала, что на занятии по графологии работала с интересным письмом? Так? – глядя мне в глаза, задал «тонкий» вопрос куратор. Из вопроса ясно, что за время, пока меня не было в Институте, к письму стали относиться по-иному! Мне хотелось сказать куратору: «Ага-а! Теперь и вам стал интересен рассказ пенсионерки Потворской!» Но этот торжествующий возглас прозвучал только у меня внутри. А снаружи я утвердительно кивнула.
– А письмо это ты потом куда дела, солнце? – приблизил он ко мне свое лицо. Я немного отпрянула назад, но стул мешал это сделать. Сглотнув, я проблеяла:
– Там оставила.
– Где там?
– В аудитории.
– Ты не могла оставить его просто в аудитории. Ты его сдала Григорию Ильичу?
От неожиданности я даже не поняла, что он говорит про Пастора.
– Сосредоточься. Теперь каждый твой ответ должен быть как можно более точен. Поняла? – жестко спросил он. Его слова были похожи на камни, такие же тяжелые и твердые.
– Поняла? – чуть повысив голос, повторил куратор. И добавил, – Если поняла, то кивни!
Я послушно кивнула. Куратор изменился до неузнаваемости. Вопросы-камни, глаза ничуть не легче. Он что, владеет техникой гипноза?!
– Значит, поняла! Расслабься. Мне нужны ответы, а не жесты, – ослабил хватку полковник.
– Спрашивайте, – удалось мне выдавить из себя.
– Еще раз о письме, – откинулся он назад, – Ты его отдала Пастору?
– Нет, – понимая, что теперь меня могут даже из Института отчислить, признаюсь я.
– Так, – бесцветным голосом констатирует полковник, – И что ты с ним сделала? Унесла с собой?
– Я его оставила Люське. Извините, то есть студентке Куликовой Людмиле.
– Что? – он явно не ожидал такой версии развития событий, – Какой…? Почему Люське?
– Она таблицу заполнить не могла. Просила меня оставить ей работу, а потом она должна была сдать и свою, и мою.
– Детский сад, – зло говорит куратор, – Письма нет! Работа сдана, а письма
