и подсела к ней молоденькая девушка или, как она представилась сама, Ксения Вострова, московская актриса.
Сошлись они быстро, потому что между ними было много общего: молодость, усталость от работы и своих патронов (оказалось, что Ксения приехала на съемки эпизода для какого-то фильма, помреж не давал ей проходу со своими приставаниями, и она сбежала от него). Они щебетали о прекрасных южных ночах, о тёплой, ровной погоде, о надоедливых мужиках, приехавших на юга половить в мутной воде «стерблядей».
Ксения была прекрасной рассказчицей, она веселилась и хохотала над самой собой, представляя в лицах каждое действующеё лицо очередной истории. Но тогда Машу поразил её рассказ об актерской работе. Ей действительно интересно было узнать о всенародно любимых актерах и режиссёрах, о закулисной войне, где слабые съедали сильных и известных, где плелись интриги и заговоры, и все это походило не на жизнь, а на кино с захватывающим сюжетом.
Сама Ксения работала в одном из московских театров, несколько раз снималась в эпизодических ролях и однажды – во второстепенной, но яркой, но фильм этот так и не вышел в прокат по каким-то идеологическим соображениям. Но одно наблюдение актрисы Маше запомнилось почему-то на всю жизнь. Ксения, удивлённо раскрыв карие глаза до размера пальтовых пуговиц и отчаянно жестикулируя, говорила:
– Ты представляешь, Маша, я, оказывается, себя раньше и не знала. Мы всегда как-то принижаем или идеализируем себя: слушаем только себя, видим в зеркале только себя, ощущаем только себя, страдаем внутри себя. А когда я увидела свои первые кинопробы и себя на экране со стороны, то чуть не грохнулась в обморок. Оказывается, я совсем не такая, как думала о себе. Ты понимаешь, на экране жила совсем другая женщина, её профиль напоминал мне какого-то монстра из фильмов ужасов, движения у меня были резкие и жесткие, как будто на экране двигался не человек, а кукла. А ведь я считала свои движения необыкновенно мягкими и женственными, даже царственными, божественными. А ноги! Собственные ноги я считала красивыми. А тут увидела две бледные сосульки, свисающие с розового карниза. Ты представляешь! Но главное – голос. Он был совсем чужим! Я понимала, что модуляции, передающиеся по воде, по воздуху и по телу, воспринимаются совершенно по – разному. Но то, что я услышала, было просто ужасно – голос у меня был писклявым и до тошноты слащавым. Ты понимаешь, Маша, именно тогда я поняла, что вовсе не совершенна и стала работать над собой. А лепить самого себя намного труднеё, чем кого-то другого, ты уж мне поверь.
После Крыма Маша несколько раз встречалась с Ксенией здесь, в Москве. Она вышла замуж за какого-то известного кинооператора и жила теперь в другом районе. С момента последней их встречи прошло лет десять, номер телефона в записной книжке был старый, но Маша все же решила позвонить. Долго никто не отвечал, затем пропитой мужской голос грубо спросил:
– Кого надо?
