чего репетировать – мы только что всё по сто раз сыграли, когда по области катались. Завязать решили только что. Но видишь, как сложилось? Как в воду глядел, чёрт патлатый. Тани уж скоро семь лет как на свете нету.
– Слушай, он босиком тогда был или ещё в ботинках? – вдруг спросил Шура, глядя куда-то в окно.
– Не помню, я не смотрел, не обратил внимание. Сам кое-как был одет. Тогда тепло было плюс водка. Не помню.
– Э-э, как-то плохо он своё будущее увидел, – с жалостью в голосе сказал Шурка. – Не верю, что он сам себя хотел. … Всё-таки сделали с ним что-то, не знаю только – кто, для чего и куда тело дели. Ладно, это дело тёмное, как было тёмное, так и осталось. Предположим, с Танькой он угадал, прости-прости. А красотка эта черноглазая где? Черногорская или как там её назвать, девушка балканская? Без которой тебе не жить? Сколько уж лет прошло!
– Да, давно. Девятнадцать лет и один месяц. Только какая может быть девушка-красавица, Шура! У меня просто женщины уже поди целый год не было.
– Иди ты!
– Честно. Неинтересно стало с ними. Разрядку даёт, физиология, то-сё, но скучно без чувства. Это в молодости лёгкого увлечения и симпатии хватало, а с Таней я к другому привык. Не привлекала меня ни одна другая девушка по-настоящему, потому возня какая-то получалась смешная, а не секс. Не знаю, как им, а мне без любви противно. К тому же дела, постоянно некогда, «не до сук», как Витёк говаривал, – а вот теперь ещё и здоровье отчего-то заканчивается, ослабел я. Вряд ли это какой женщине понравится. Глядишь, возьму и сдохну прямо рядом с ней. Вот будет прикол! Напишут потом в криминальной хронике: «мелкий предприниматель умер после непродолжительной и несерьёзной болезни в объятиях неизвестной любовницы». Поэтому другие у меня сейчас цели – стараюсь крутиться, чтобы детям хоть маленький запас оставить на будущее.
– Ладно тебе, ты чего? – возмутился Шура. – Приболел – полечись, чего впустую стонать. Сдай ларьки свои в аренду и отдохни, сразу полегчает. Ещё лучше – продай, раз надоело. А сам музыкой займись.
– С полгода уже думаю о продаже, тяжело стало работать. Это можно решить, оно и решится когда-нибудь… Но чего не изменить и чего по-настоящему жаль: того что было не вернуть, ничего не вернуть. Вспомню – так всё нелепо получилось! Вышло, будто Витя во всём виноват, сам пропал – и я без него потерялся. А ведь это я его последним видел, мог от берега увести, одного не оставлять, или просто вместе с ним там остаться медитировать. Можно было на базу возвращаться, чего ради торчать вечером у воды, хотя светло, конечно, июнь – белые ночи. Короче, множество вариантов. А так. … После, как закончили менты нас таскать, у меня и в мыслях не было попробовать продолжать петь, вообще музыкой заниматься. Опустошение какое-то накатило. Тем более, морально был готов закончить, не нравилось мне то, что мы делали. Показалось, будто не хватает нам намного больше, чем этим, кого мы с тобой только что критиковали. К тому же без Витьки! Чем-то
