понимаем, – возразила тёща. – К тому же я хотела старый в спальню поставить, чтобы Машеньке не мешать, когда она спать ложится. Вы перенесёте? Я люблю засыпать под телевизор.
– Везёт вам, Зинаида Матвеевна. Вам с вашими привычками и под бомбёжкой будет хорошо спать.
– Как вы можете такое говорить! Какая бомбёжка?
– А какая бывает бомбёжка? Артиллерийская или миномётная, как в Украине. Бывает ещё авиационная. Если радиоактивный пепел случится, как ваши пропагандисты в ящике обещают – все заснём очень легко и надолго.
– Вечно вы всё перевернёте, Кирилл!
– Я не переворачиваю. Я экстраполирую. Знаком вам такой термин? Почему-то вы думаете, что лично вас это не коснётся, когда ваш любимый президент решит повоевать со всем миром. Ну да ладно, давайте включать монстра-уносителя вашего мозга. Теперь я наконец-то понял, почему знаменитый роман называется «Унесённые ветром». Просто в то время телевизоров ещё не было.
Он прикрутил к телевизионной панели стенной крепёж, без проблем прикрепил кронштейн к стене. Повезло, что тёща живёт в старом «сталинском» доме на Московском проспекте, здесь стены не такие, как в современных бетонных муравейниках, в которых без перфоратора никак не обойдёшься; в доме Кирилла по мере заселения война с бетоном шла почти непрерывно года два, теперь, к счастью, канонада возобновляется только при смене жильцов, и то не очень надолго.
Краткий курс пользования пультом нового телевизора тёща совместила с ритуалом питья чая, однако чаем она называла процедуру одновременного употребления вприкуску с ним колбасы, плюшек, печенья и конфет. Кира с грустью посмотрел, как дочка увлечённо поедает сладости и понял: очень скорое достижение ею сорока килограммов собственного веса станет простым промежуточным рекордом, проходной величиной на её жизненном пути.
Он старался ничего не говорить, не хотелось сегодня распалять нервы и в очередной раз бесполезно портить отношения. Жаль, что самой тёще этого никогда не понять. Иногда Кирилл удивлялся, как женщина, вырастившая собственную дочь, столько лет проработав в образовании, начиная с учителя, которая была завучем и директором школы, и только последние лет десять работала в районном управлении, то есть рядовым чиновником, – как она умудрилась при всём этом настолько не понимать в воспитании детей. Точнее, по-своему она понимала, но её понимание казалось ему ущербным, сводящимся к написанным, закреплённым должностными инструкциями нелепым правилам, устаревшим задолго до их появления в руководящей бумаге.
В этом была её огромная разница с собственной дочкой, по-настоящему интересовавшейся воспитанием детей и родительско-детскими отношениями. Таня прекрасно закончила пед-университет, но продолжала учиться, ходила на семинары, читала литературу и могла бы стать хорошим специалистом, но её мать отчего-то считала, что дочь работать не должна. К чему тогда все учения и мучения? Кирилл не понимал подобной бессмысленности, потому
