им жизни остались эти привычки? Каким он был там: таким же, как здесь, или совсем другим? Сам, к примеру, курил вонючую трубку и пил только чай? Веселым или замкнутым? Вежливым или грубым? Вообще-то, казалось ему, что, скорее всего – таким же, как и сейчас. Но точно он знать не мог и думал о том, как же уживутся в нем два разных человека, когда он, наконец, вспомнит то, что так прочно забыл, и если тот, забытый им, окажется совсем другим.
Второй раз он случайно стал свидетелем свидания Адама уже днем, когда зашел за чем-то, срочно потребовавшимся ему, в сарай с шиншиллами. Девушку ему разглядеть не удалось, потому что вошел он с яркого света в полутьму, да и она быстро сбежала, метнувшись к выходу за его спиной. Но и это происшествие не слишком затронуло Берцика, так как непосредственно к нему никакого отношения не имело. Молодой парень гуляет, чего же тут удивительного? Бегает к нему на свиданья какая-то девушка из деревни.
Он работал на ферме уже недели три, совсем привык, когда заметил, что стал объектом особенного внимания со стороны дочки хозяев, Ирмы. Слишком часто стала она попадаться на его пути, пристально смотрела пронзительными голубыми глазами, невзначай старалась коснуться. Сначала про себя он мысленно посмеялся, припомнив заодно и тайные свидания Адама. Видимо, воздух в этой части Польши располагает к романтичным приключениям и любви. Но оказываемые ему знаки внимания становились все более настойчивыми, он уже не мог делать вид, что совсем не замечает их.
А каждый вечер за шахматами Вацлав продолжал нахваливать свою любимую дочурку, делясь с ним планами о том, как его маленькая девочка лет через пять, пошли ей бог, выйдет замуж за хорошего доброго человека, нарожает ему внучат, с которыми он будет возиться. Двусмысленность положения, в котором оказался, а также все еще не забытый им образ Диты, что иногда являлся ему во сне, подвинули Берцика решиться на откровенный разговор с Ирмой.
Разговаривали они после обеда, пока все отдыхали, за тем же самым столом в саду, где вечером шла игра в шахматы. Вокруг гудели, вились над цветами крупные полосатые шмели, пушистые, в черно-желтую полоску. Солнце светило с ярко-голубого, как нарисованного, неба.
– Ирма, я никак не могу понять, чего ты хочешь?
– Ой ли? Так уж и не понимаешь? Или только притворяешься? Не знаешь, что между мужчиной и женщиной бывает? Или тоже забыл?
– У нас с тобой разница в возрасте в два раза. Я тебе в отцы гожусь. Какая ж ты женщина для меня? Ты девчонка. В общем, прекращай, давай, свои шутки, отцу это не понравится.
– Да? А если не прекращу, что будет? Папке жаловаться побежишь? А ты попробуй, увидишь, что будет. Он тебе не поверит, но вмиг отсюда вылетишь.
Глаза Ирмы смеялись, но в глубине их светилось что-то такое, серьезное и порочное, совсем женское, не девчачье. Берцик не столько понял, сколько почувствовал, что ему не переубедить ее, не уговорить. Она все равно будет поступать, как захочет, избалованная девочка. Пойти пожаловаться Вацлаву – этот
