спиною.
Несколько минут спустя, мистрисс Дэль незаметно отвела доктора в дальний конец комнаты, где они оба стали рассматривать картину, выдаваемую хозяином за вувермановскую.
Мистрисс Дэль. А неправда ли, Джемима очень любезна?
Риккабокка. Чрезвычайно!
Мистрисс Дэль. И как добра!
Риккабокка. Как и все лэди. Что же после этого удивительного в том, если воин будет отчаянно защищаться, отступая перед нею?
Мистрисс Дэль. её красоту нельзя назвать правильной красотой, но в ней есть что-то привлекательное.
Риккабокка (с улыбкою). До того привлекательное, что надо удивляться, как она никого не пленила до сих пор. – А ведь эта лужа на переднем плане очень резко выдается.
Мистрисс Дэль (не поняв и продолжая разговор на ту же тему). Никого не пленила; это в самом деле странно…. у неё будет прекрасное состояние.
Риккабокка. А!
Мистрисс Дэль. Может быть, до шести тысяч фунтов…. четыре тысячи наверное.
Риккабокка (затаив вздох и с обыкновенною своей манерою). Если бы мистрисс Дэль была не замужем, то ей не нужно было бы подруги для того, чтобы рассказывать о её приданом; но мисс Джемима так добра, что я совершенно уверен, что не её вина, если она до сих пор – мисс Джемима.
Говоря это, итальянец отступил и поместился возле карточного стола.
Мистрисс Дэль была недовольна ответом, впрочем не рассердилась.
– А это очень хорошо было бы для обоих, проговорила она едва слышным голосом.
– Джакомо, сказал Риккабокка, раздеваясь, по наступлении ночи, в отведенной ему большой, уютной, устланной коврами спальне, в которой стояла покрытая пологом постель, сильно располагавшая каждого видом своим к супружеской жизни: – Джакомо, сегодня вечером мне предлагали до шести тысяч фунтов, а четыре тысячи наверное.
– Cosa meravigliosa! воскликнул Джакеймо:– вот удивительная вещь!! Шесть тысяч английских фунтов! да ведь это более ста тысяч…. что я! более полутораста тысяч миланских фунтов!
И Джакеймо, сделавшись особенно развязным после водки сквайра, начал делать выразительные жесты и прыжки, потом остановился и спросил:
– И это не то, чтобы так, ни за что?
– Нет, как же можно!
– Экие эти англичане рассчетливые! Что же вас хотят подкупить, что ли?
– Нет.
– Не думают ли вас совратить в ересь?
– Хуже, сказал философ.
– Еще хуже итого! Ах, какой стыд, падроне!
– Полно же дурачиться: дай-ка лучше мне мой колпак. – Никогда не знать свободы, покойного сна здесь, продолжал доктор, как будто оканчивая какую-то мысль и указывая на изголовье своей постели (негодование в нем, по видимому, усиливалось):– быть постоянным угодником, плясать по чужой
