ничего не говорилось; зато сообщалось, что Емельянов является майором Московского СОБРа. Вот теперь Наталья действительно удивилась.
Майору СОБРа никак не подходила роль обычного топтуна, да еще так далеко от Москвы. Если российскому телевидению можно было доверять, то собровцы – это штурм; это мордой в грязь, или в капот автомобиля. Наконец это ноги шире плеч и удар резиновой дубинкой или кованым сапогом между ног подозреваемого. Для слежки больше бы подошел кто-то неприметный, не с таким широким разворотом плеч, и тем более не такой физиономией, как у Басмача.
– Впрочем, подумала Наталья, возвращая удостоверение на место, – это ваши игры, ребята. Разбирайтесь сами.
Она поправила вязаную шапочку на голове Басмача, прикрыв левое ухо. Последнее было приметным – памятным и самому Емельянову, и Крупиной. «Бизон», так и не сделавший ни одного выстрела в лесу, но сослуживший хорошую службу, лег в сумку поверх зеленых купюр. Резко зашипела молния, закрывая такое необычное содержимое сумки. Ровно через минуту подполковник Крупина стояла на платформе, где уже собралась небольшая толпа пассажиров. Еще через две электропоезд вез ее к Коврову – все дальше и дальше от леса, где остались лежать Басмач и Леха, фамилию которого Наталья так и не спросила. Там же остался и бесплотный дух Марии Павлюченко, умершей во второй раз, теперь уже окончательно.
Глава 2. Рязанский областной специализированный детский дом
Тени прошлого
Областной детский спецдом занимал бывшую усадьбу богатого рязанского фабриканта. Фабрикант этот в свое время не успел удрать, воссоединиться с капиталами, которые перевел в один из почтенных швейцарских банков незадолго до Октябрьской революции. За годы советской власти рядом с центральной усадьбой выросло несколько строений, но все они казались временщиками, только портящими вид великолепного старинного ансамбля.
Пугающую приставку «спец» детский дом носил, в общем-то, незаконно, хотя расставаться с ней не спешил. В спецдомах, как известно, воспитывают (или пытаются делать это) малолетних преступников или детей с неизлечимыми болезнями – то есть таких, которые не нужны никому, кроме государства. Государства, которое мало кто уважал, но обращался к нему всякий раз, когда попадал в беду.
Рязанский детдом правильнее было бы назвать экспериментальным. Чья-то высокомудрая голова придумала совместить в этом старинном здании Дом малютки, где растили отказных грудничков, и собственно детский дом. В таком заведении, полагал ученый экспериментатор, можно было попытаться создать настоящую семью – где старшие заботятся о малышах, где младших потом не травмируют, переводя в очередной приют – для детей постарше; к новым воспитателям и воспитанникам.
Ученый защитил диссертацию и издал толстенный труд. Новоиспеченный доктор педагогических наук быстро забыл о Доме, а он продолжал жить своей
