руки, а главное – надежный. К нему и повез Топор актеров одной роли. Человек жил в просторной квартире на шестом этаже дома, занимавшего полквартала. В большую, почти пустую комнату, Топор пустил только хозяина квартиры и Велосипедика. Пожилой гомик был усажен на стул, а человек стал внимательно изучать фотографию «непотопляемого». Наконец он молча кивнул, вернул фотографию Топору и вышел из комнаты.
– Сейчас тебя постригут и переоденут.
– Постригут?! – ужаснулся Велосипедик.
– Надо, Леша, – вспомнил его имя Топор.
Леша поник плечами. Он был уже не рад неожиданному приработку, однако перечить Топору не посмел. Человек вернулся очень быстро. В руках он держал одежду и комплект парикмахерских принадлежностей. Уже через двадцать минут Некрасов одобрительно кивнул – перед ним сидел не Велосипедик, а чисто вымытый, одетый в привычную тройку заместитель министра, который осторожно поглаживал свежеобретенную лысину.
Человек не дал ему полюбоваться в зеркало; он вышел по кивку Топора, за видеокамерой. Следом вышел и сам Некрасов, подхвативший все лишнее. В комнате остался только лысый «актер», тоскливо ожидавший своего выхода на сцену. А Женечка с Николашей ожидали того же в соседней комнате. Ждали с довольными физиономиями – они получили по полтысячи баксов только за то, что прокатились на «Мерседесе» по улицам ночной Москвы. Топор успел достать еще раз пухлый бумажник, и помахать перед парнями его содержимым.
– После съемок, мужики, еще по тыще. Только надо постараться. Значит так, – начал он тоном бывалого кинорежиссера, – нужна сцена грубого насилия. Чем грубее, тем лучше. Только без мордобоя. Морда у актера должна быть чистой; она еще пригодится.
– Понятно, – дружно закивали Женечка с Николашей.
– Тогда начали, – Топор подтолкнул их в спину – в комнату, в которую они не решались войти.
Велосипедик имел уже достаточно испуганный вид. Когда же Женечка смахнул его могучей рукой со стула на пол, он скорчил лицо так выразительно, что стоящий в коридоре Топор понял – через мгновение он заплачет. Однако накачанные «артисты не дали Леше сосредоточиться на своем бедственном положении. Один из них стал грубо – с вырыванием пуговиц – стаскивать брюки с лже «непотопляемого». Другой расстегивал свои. Скорчившаяся на полу жалкая фигура вряд ли смогла бы возбудить обычных парней. Однако Женечка с Николашей обычными не были, иначе зачем бы они отирались в «Голубой мечте»?
Топор поморщился, когда они достали свои «реквизиты» – уже готовые к съемкам – но не отвернулся. А человек с видеокамерой оставался невозмутимым. Топор предполагал, что он видел и более душераздирающие картины. Он сновал с камерой по комнате, перебегая от головы Велосипедика, где пристроился Женечка, к задней его части, где с энтузиазмом трудился Николаша.
Велосипедик, или Леша, начал шумно дышать. Извращенное естество победило испуг; теперь он получал наслаждение.
Некрасов
