веткой. Спина боевика все ближе. На моем месте крутой герой боевика наверняка метнул бы врагу нож в спину. Этих героических парней в кино никогда не волнует, что нож может не попасть между ребер, что человек даже с пулевым ранением не умирает мгновенно, чего уж говорить о ноже, и даже с вонзившимся в спину клинком еще вполне способен поднять тревогу. Мало того, даже если тебе повезло, ты попал куда надо и твой противник умер мгновенно, при падении он может громыхнуть оружием или просто своим телом так, что вся округа проснется. В кино таких проблем не бывает. Но вот я-то не в кино. И мне придется подкрадываться вплотную.
Последние несколько шагов делаю почти не дыша и ступая предельно осторожно. Потом – стремительный рывок, одновременно ударом левой ноги под колено подсекаю, а левой рукой зажав часовому рот, заваливаю его на себя. Стиснутым в правой руке широким, остро отточенным лезвием, длиною в ладонь, с мерзким хрустом перехватываю ему горло. А потом еще секунд на тридцать замираю, крепко прижав к себе булькающее кровью в перерезанной глотке и бьющееся в конвульсиях тело. А когда убитый мною боевик затихает, аккуратно опускаю его труп на землю.
Теперь – второй. С ним будет сложнее. С одной стороны, он спит. Но с другой – спит, привалившись спиной к стене будки, в которой дрыхнут еще семеро. Его придется резать спереди, а это куда сложнее. Хорошо, хоть лежит удачно – на боку, подложив под голову руку и слегка поджав согнутые в коленях ноги. Подобравшись вдоль стены будки вплотную к спящему, заношу нож над его головой и изо всех сил бью его сверху точно в ухо. Слышу тихий, но отчетливый тошнотворный треск проломленных тонких косточек черепа. Ударил удачно, на выдохе «клиента», и тот умер совершенно беззвучно, только дернулись, конвульсивно распрямляясь, его ноги. Фу, господи, мерзко-то как! Вроде и не первый раз врага режу, а каждый раз всего внутри аж передергивает. Все-таки стрелять куда проще, только поначалу пару-тройку раз фигово. Меня при виде первого застреленного мною человека, когда мы уже после боя подошли труп «шмонать», вывернуло и скрутило так, что я потом чуть не полчаса на корячках стоял, никак разогнуться не мог. Не то, что завтрак, ужин собственный на земле разглядывал, причем, скорее всего аж позавчерашний. Правда, когда надо мной чужие пули повжикали, а рота понесла первые потери убитыми – стало проще. А уж после ада Минутки и штурма дворца Дудаева я без каких-либо эмоций палил по живым людям, как по фанерным мишеням. Похоже, все мои эмоции и вера в заповедь «Не убий» остались там, в обильно политой русской кровью каше из грязи и растаявшего снега, на площади перед резиденцией президента Ичкерии. А вот с ножом так не выходит, уж больно это… личное, что ли. Можно даже сказать – интимное.
Оттираю нож и руки об одежду убитого и почти бегом возвращаюсь к оставленным вещам, не наматывая портянок, а просто «парашютом» накинув их на ноги, натягиваю сапоги, накидываю на плечи РПС, а на шею – ремень автомата, подхватываю РД и возвращаюсь к будке. Оттуда коротко моргаю фонарем
