года. Но никогда не задирала нос перед бывшими однокашниками, перед теми, кто жил в более скромных условиях, не была, опять же, самоуверенной, самодовольной, хотя прекрасно понимала, в какой среде находится, членом, какого социального слоя является. Была у неё уверенность, где-то там, внутри. Теперь её не стало. Улетучилась за двое суток в грязном, душном вагоне. Она растерялась впервые за много лет. У самых дверей их вагона Михаил улыбнулся малышу и, молча, передал ей ребёнка.
В купе также вошли, не проронив ни слова. Руся не знала, на какое время затянулась бы та неловкая пауза, возникшая между ними на перроне, если бы не картина, представшая их глазам в купе.
Новая пассажирка сидела на нижней полке и плакала, изредка поглаживая голову пьяного в стельку Андрея. Сложив голову ей на плечо, и допивая мутноватую жидкость в стакане, друг Михаила тоже плакал. На столике была разложена нехитрая закуска: огурцы, варёная курица, пирожки. Примерно двухлитровая бутылка или бутыль, – Руся видела это только в кино, – стояла, гордо вытянув «нестандартное» стеклянное горло. Пробка небрежно, даже как-то живописно, валялась тут же, на столе.
– Бедный мальчик, – всхлипывая, причитала женщина, – как жизнь тебя потрепала! А родители… Это же надо, изверги? Отказаться от родного сына, бросить в роддоме!
– Ну? – исподлобья глядя на друга, хмуро спросил Михаил, – что-то я не понял, какой «роддом», «родители-изверги»? Андрей! Что происходит?! – Поставил пакеты на пол. – Опять водка плачет?
– Нет, не водка! – Весело возразил Андрей, слёзы на лице мгновенно высохли. – Самогон! Мишель, попробуй! Как слеза! – Нетвёрдо держа в руке и чуть выплеснув из стакана, в котором недавно оставался недопитый чай, ответил приятель и, осовелыми глазами взглянул на женщину. – Да? Тёть Нин? – Та не ответила и перевела глаза на ребёнка:
– Погулял, маленький, проголодался! – Стала тянуть елейным голосом, затем обратилась к Михаилу. – Не ругался бы ты, не видишь, плохо ему! Сирота, к тому же!
– Это он – сирота?!! А ну, сирота, давай-ка, иди, умойся! Сделай одолжение!
– Всё, всё, Мишель, исчезаю! – Вдруг покладисто ответил Андрей и, чуть покачиваясь, вышел из купе.
Руся упорно делала вид, – происходящее её не касается. Переодев ребёнка, накормила. Глеб заснул. Осторожно устроилась у его изголовья, решила отдохнуть сама. Когда снимала шубку, вдруг поймала цепкий взгляд пассажирки. Та с интересом рассматривала её руки, вернее то, что было на них: очень дорогие кольцо и часы – браслет.
– А давайте, перекусим! Вон, сколько еды! – Обратилась она к Михаилу, протягивая руку к бутылке с самогоном. – И тебе, милая, чуть-чуть можно! Поспишь крепко! А? – Подмигнула тётка.
Руся отрицательно покачала головой. Повернулась на правый бок, лицом к малышу, поджала ноги и закрыла глаза.
«Ловко же ты всё придумал, Никита! – Думала она, лёжа с закрытыми глазами, её знобило. – Мне казалось – всё, забыто! Решил искать меня с сыном таким путём? Здорово!» И тут снова,
