каменный человек, ткань с пауком. И Мама. Да, это моя Мама! Здравствуй, Мама! Я – твоя дочь! Где же ты? Почему не возьмешь на руки, не прижмёшь к себе? Холодно. Страшно.
Оглушающая музыка. Мужчина приближается, наклоняет остро-холодное лезвие ножа к моей голове:
– Minna! Seien Sie so hart![12]
Господи! Ангелы небесные! Защитите! Где моя Мама?
– Blasen! Das Ritual ist vorbei![13]
Глава 3
15 октября 2009 года. Минск
– Так это вы вчера приходили? – голос хозяйки квартиры шелестел опавшими листьями прошлого века, изредка грассируя на французский манер. – Тогда заберите то, что потеряли, – и протянула фонарик переписчика.
Я молча кивнула.
Молча взяла фонарик.
Слов не было.
Только мысли.
Культурный шок.
Где-то я прочитала, что раз в жизни у каждого человека бывает культурный шок. Это может произойти в художественной галерее, когда смотришь на картины известного автора, или на ярмарке, когда окунаешься в пёстрый поток различных стилей и направлений искусства. Атмосфера спектакля, прочтённая книга, скульптурная композиция вдруг будто взрывают мозг и звучат в душе либо симфонией, либо какофонией звуков и образов. Кому как повезёт.
Нечто подобное испытывала я, находясь в комнате квартиры номер два дома по улице Раковской в центре Минска.
Двадцатый век здесь причудливо переплетался с веком девятнадцатым, предлагая неискушённому взгляду своеобразный «микс». В центре небольшой комнаты на круглом столе, застланном зелёной кружевной скатертью, стоял огромный самовар. Тускло блестел начищенной медью и ждал гостей.
На покрашенной двери в соседнюю комнату висела одна из копий Дюрера[14] (насколько я поняла, что-то из серии полотен про Деву Марию). Довольно хаотично смотрелись пять керосиновых ламп на заваленном старыми газетами подоконнике и мятый алюминиевый таз у меня под ногами, в котором празднично играла малиновыми красками коробка с кормом «Kitikat».
Пол из простых неокрашенных досок напоминал палубу заброшенного корабля. Под потолком – старинная бронзовая люстра с десятью хрустальными запылившимися ангелами. Шифоньер из красного дерева, белый кухонный буфет, огромное зеркало в простой деревянной раме, кресло с резными подлокотниками в виде львиных голов, продавленная тахта с поцарапанными витыми ножками, четыре простых табуретки и видавшая виды складная шёлковая ширма с японскими веерами – всё это выступало из углов, нависало с потолка и готово было в любой момент рассыпаться и задавить хозяйку грудой обломков.
И кошки. Пять кошек с явным интересом наблюдали за непрошеной гостьей.
– Да, это была я. Извините, если напугала (скорее, сама позорно испугалась). Скажите, вас Мирра Львовна зовут? Андреева Мирра Львовна? Одна тысяча девятьсот семнадцатого года рождения?
– Какая же я древняя. Столько теперь не живут. Да, это я. Простите, а вас как величать прикажете?
Голос её дрожал, иногда прерываясь на полуслове. Появилось странное чувство, будто бы я слушаю старое радио. Радиопостановку по повести
Минна! (женское имя, в переводе с нем. «шлем»). Будь же тверда! (нем.).
Унесите! Обряд закончен! (нем.).
Дюрер (Dürer) Альбрехт (1471–1528) – немецкий живописец, рисовальщик, гравёр, теоретик искусства. Основоположник искусства немецкого Возрождения.
