старости Пётр, сын Борисов, не доживёт – пуля мстителя за всех, убитых Каракоричами за столетия, настигнет-таки русского Каракорича на рассвете, когда он выйдет из дому с неизменным пистолем за поясом. Темой долгих разговоров соплеменников станет предостерегающий женский голос, якобы раздавшийся за мгновение до выстрела: «Пригнись!».
Свидетельствовала Катерина. Она как раз выходила из дому на террасу, когда послышалось короткое восклицание с противоположного борта каньона. Женщина взглянула на голос – никого не увидела в скалах; туда же, видимо, повернул голову Пётр, вместо того, чтобы последовать предостережению.
Жертва невидимого мстителя ещё некоторое время дышала. С последним вздохом уста выпустили внятное слово: маркитантка…
При последней встрече отца и сына Пётр Борисович невпопад, будто кто-то невидимый сбил его с темы беседы, рассказал Дмитрию историю серебряного блюдца, отрубленная четверть которого висела в доме у всех на виду, как замысловатое украшение, не вызывая вопросов.
Глава XIII. Аша
Лето миновало. Урожайное. Распечатывать кубышку не пришлось. Хороший знак. Потом всю долгую зиму Андрей Корнин, уже жених, и Хрунов, почти тесть, не гнушаясь советами Антонины, изо дня в день, так и сяк перекраивали план, что возник в голове владельца Александровки в день их первой встречи.
Поездку в Уфу наметили на июнь, когда отвердеют дороги, реки вернутся в свои берега и переправы станут безопасными. Согласно решили сманить Степана Золотарёва. Он знал Урал, не только его руды. Разбирался в почвах, изучил повадки русской администрации, местные тонкости канцелярской волокиты. Для торга с тамошними землевладельцами годился хитроумный Хрунов.
Степан Михайлович поддался соблазну сразу, услышав магическое для него слово «Урал». Ехать условились в большой дорожной карете Хрунова, дормезе – что твой дом на колёсах. Свадьбу отложили к возвращению разведчиков домой. В случае неудачи договорились заложить нижегородские имения, под залог взять ссуды и осуществить задуманное на средней Волге, в меньших масштабах.
Путь был не близок, более тысячи вёрст. В карету впрягли четвёрку хруновских же лошадей, на облучок хозяин посадил своего кучера. Так что подорожная не потребовалась, услугами станций не пользовались. По ночам кормили трактирных клопов или комаров, преград не знавших. Через Волгу переправились на пароме между Казанью и Симбирском, пересекли луговую сторону великой реки. За Шешмой-рекой степь сменилась лесами. Уфу миновали без задержки, решив представляться местному начальству, когда будет о чём говорить. Река Белая (Агидель, по-башкирски) показалась границей между XIX веком и первобытным безвременьем. Чувствовалось приволье неизмеримых пространств по вечернюю сторону Камня, редко заселённых человеком, изобилующих непуганой дичью, роями диких пчёл, рыбой, плодами, травами. По какому-то наитию,
