работой. Ему не снились кошмары по ночам, с воплями арестованных, не дрожала рука, когда он нажимал на курок. Он всегда был спокоен, как во время беседы с Керими. Если бы ему было приказано расправиться с Рустамом, то он это сделал бы с таким же лицом, как во время их беседы. Эмоции Привольнова были притуплены до уровня бездушной машины. Керими это понимал.
Машина Привольнова стояла под тенью чинара около старого, покосившегося жилого дома. Они быстро сели в машину и направились в сторону здания госбезопасности на проспекте Ленина.
– Степан Федорович изучал ваше дело, – начал Привольнов. – И очень вами заинтересовался. Возможно, он будет задавать вопросы о вашем прошлом и родственных связях в Иране. Будьте предельно откровенны.
Завернув налево, Привольнов остановил машину неподалеку от клуба Джержинского, где часто проходили собрания и иные мероприятия подобного рода. Они перешли дорогу и оказались перед главным входом Наркомата внутренних дел. Рустаму стало немного не по себе. Ему повезло в жизни, что он не оказывался здесь раньше и по причинам более тяжким, чем сегодня. Стены отдавали холодом и безразличием, как будто в них закаменели души прошедших через следственные отделы арестованных. Сейчас Рустам был им нужен. Значит, выворачивать руки ему сегодня не будут. Офицер соблюдал все процедуры, которых требовали строгие правила учреждения. Были тщательно проверены документы – его, а тем более новоприбывшего. Керими также проверили на наличие холодного и огнестрельного оружия. Привольнов все это время сохранял безмолвие айсберга.
– Подождите, – наконец выговорил Яков и исчез из поля зрения Рустама. Он вернулся минут через десять, сообщив, что его ждут.
Между ними не было ничего общего. Жизнь кидала их из одной крайности в другую. Рустама Керими, сына зажиточного торговца и текстильного фабриканта, злой рок, испытывая на прочность, тянул за ноги вниз всеми силами, будто хотел определить самую низшую точку, на которой он сможет выдержать натиск неудач и горечь потерь. Мальчика из татарского села Ташлияр, Степана Емельянова, наоборот, судьба, постегиваемая революционным смерчем, вытаскивала из нищеты вверх по социальной лестнице, где на одной из ступенек в его руках оказывались тысячи других судеб. Возможно, на каком-то жизненном отрезке социальное положение и благосостояние Керими и Емельянова были равны. Они столкнулись в некой точке, как в арифметической задаче про пукты А и Б. Но встреча была недолгой. Революционная и послереволюционная лихорадка сметала на своем пути все логическое и закономерное. Богатые нищали, «никто становился всем». Впоследствии судьба выкинет новые фортели как в отношении Рустама, так и Степана Емельянова, чьи генеральские звездочки пока что нежились и искрились в лучах утреннего, бакинского солнца, проникающего через окно в кабинет комиссара. Емельянов поздоровался, положив карандаш на страницах досье Керими как закладку.
– Яков Сергеевич объяснил примерную причину вашего визита к нам? – Емельянов скрестил ладони.
– Слегка.
– Можно
