и сейчас… Неужели больше не будет того ласкового доверия и полной открытости? Эта ореховая крепость бедра – как дерево, очищенное от старой коры; этот горячий, восходящий к солнцу стебель, и ощущение исцеления от своих тайных страхов – этого никогда не будет? Опять застёгнутые отношения случайно столкнувшихся однокурсников? И никогда не вспоминать путь на дачу? Скорее стянуть с себя это невезение, пока не поздно, опустить в кармашек сумки – ну и пусть теряется, невелика утрата, когда весь мир дрожит и множится в холодных каплях дождя, омываясь неостановимыми льющимися слезами.
«Вкушая, вкусих мало мёда и се аз умираю». Это и правда было похоже на смерть, раз не осталось даже памяти. Он и это забирает с собой, чтобы нечем больше было жить…
Игорь зачем-то шёл рядом и скулил о прощении, как побитая собака. А когда он протянул ей руку, Рита увидела короткий золотой блеск кольца на его пальце – и тогда пришло понимание, что это настоящее, и это будет. Большего ей тогда и не надо было. Ждать – да сколько угодно, если всё равно… Октябрь зарубцевал эту рану, но память осталась.
Он лежал обнажённый, хорошо освещённый лампой – так, что можно было впитать его в себя целиком, запечатлеть, запомнить… В такие минуты Рита умела смотреть не только глазами, и даже не только телом, но будто бы изнутри себя, как если бы Игорь был прозрачный и светящийся. Такого никогда не бывало в обычной, застёгнутой жизни и, сколько Рита ни вызывала это ощущение, было ясно: не будет.
Не проговориться бы про то кольцо, хоть оно и будет, хоть оно и вечно – не надо искушать судьбу… Бабочка души, бабочка судьбы – не раздавить бы ненароком…
Сейчас она боялась говорить, потому что нужны были слова высокие, и в то же время точные, и было страшно такой торжественности, потому что это легко осмеять, а воскресить невозможно, ведь вместе с этим покачнётся и сама любовь…
А Игорь, разнежившись в жаркой комнате, будто приглашая – смотри, пока я здесь, пока мы принадлежим друг другу…
Рита, осмелившись, положила голову ему на живот, расположившись поперёк дивана и поджав ноги. Она наконец углядела маленькую узкую дырочку, через которую просачивались так волнующие её обжигающие капли. Возле беззащитного кончика проходила какая-то странная кожаная складка, непонятно где начинающаяся и где заканчивающаяся…
– Осторожно, так больно… Очень чувствительное место всё-таки… Раньше было ещё нежнее, потом загрубело…
Она вопросительно посмотрела, приподняв голову, отпечатывая возле его пупка красный полукруг серьги.
– Ну, у меня же было обрезание…
– Больно было? – сморщилась она.
Он ждал чего угодно, только не этого вопроса.
– Нет… Это же под наркозом… И давно, двенадцать лет назад… Я думал, ты знала…
– Мне не с чем было сравнивать, – покраснела она, отводя взгляд – так трогательно, что сразу захотелось притянуть её к себе и
