style="font-size:15px;"> Глава вторая
1. Пространство взломанных вех: Надя
Ни Надежда, ни Пётр и не мечтали, что Виссарион будет журналистом. Им казалось, что он никаким литературным даром не обладал. В школе учился средненько, не проявляя ни к одному предмету серьёзного интереса. Правда, был завзятым книгочеем. К окончанию десятилетки с удовольствие одолел две поселковые библиотеки. У Петра была тяжелая работа на паровозе, и он учёбу сына не контролировал, не говоря уже о страсти парня к художественной литературе. Однако, когда Виссарион закончил девять классов, как-то поинтересовался, каким тот видит своё будущее. Тот без обиняков ответил, дескать, неплохо бы стать электросварщиком: работа физически не обременительная, престижная, заработки хорошие. Но ведь не сказал, что видит себя либо юристом, либо журналистом. Потому что сам не верил, что одолеет одну из этих профессий. Только больше склонялся к мысли, что ему по душе журналистика. Он рано научился взвешивать поступки людей, оценивать их нравственные качества. И не честолюбие и слава двигали, ему становилось как бы просторнее на душе, когда сознавал, что именно журналистика его призвание. Лишь перед выпускными выяснил, что на факультет журналистики принимают тех, у кого за плечами не менее трёх лет трудового стажа. Получив свой аттестат зрелости, направил заявление в большой сибирский технический вуз.
Мать души не чаяла в своём сыне. Хотя, вестимо, для неё не было секретов, что школьные учителя, помимо историка и преподавателя русского языка и литературы, весьма средне оценивали его способности, да к тому же считали его ленивцем. Но она знала тягу сына к слову, к истории и юриспруденции. Именно ей, первой, он сказал о своей мечте стать журналистом. В тот весенний вечер она чуть не задохнулась от гордости, взрослый сын доверился, поделился с ней своей мечтой. И поздно вечером, после ужина, помыв посуду, уложив детей спать, а Петро дежурил на маневровом паровозе, устроилась в одиночестве за кухонный стол, достала из кармана носовой платок, смахнула набежавшие слёзы. Только память сердца разве растает, как летний туман поутру на родной Волыни. Нет, она всегда как бы рядом, и тревожит душу, ум. Как она была счастлива в свои восемнадцать лет после окончания польской гимназии. Казалось, всё будет прекрасно. У неё замечательный отец, уважаемый в селе и во всей округе человек, он настоящий хозяин, говорят, и бизнесмен неплохой. А какой построил дом на зависть всей Романовке. Для всех детей своих – для неё, Надежды, для её брата Семёна, для младшей сестрёнки Галочки, да для себя и дорогой жены Марты построил с прицелом на будущее в одном доме-хоромине каждому по целому подъезду. Вырастут дети, обзаведутся семьями, и всем готова общая крыша над головой. Какие ж были замечательные годы! И вот нате вам, пришли красные, и будто и не было тех двадцати лет, что минуло с той поры, как Западная Украина стала польской стороной. Некогда зажиточное село, не знавшее лиха, превратилось в муравейник. Да из уст в уста передавались слухи от всезнаек, что теперь будет лихо богатеям, уж и списки на выселение их семей готовятся. Она,
