свои суконные лавки. Молодых родственников и надёжных служек у меня хватит. Да, откроем. И станем продавать сукно по цене более низкой, чем у соседей. Продавцы вынуждены будут так же снизить цену – и мы тут же снизим её ещё больше. Думается, несколько месяцев придётся торговать в полный убыток, покупая сукно в цейхгаузах за пять фунтов за штуку, а продавая за четыре, потом за три, а потом и за два. Вот на это пойдут ваши деньги, а также мои, – сколько сумею собрать.
В это время в кабинет вернулись запыхавшиеся, с покрасневшими лицами носильщики. Филипп скромно занял своё место возле стены. Ицхак же продолжил:
– Когда во всех городах Англии цена на сукно упадёт до жалких пенсов, мы разом скупим его всё – за эти жалкие пенсы. И на складах, и у разорившихся суконных торговцев. И перед осенним сезоном, когда купцам нужно будет закупать тёплую одежду матросам, а военному ведомству – тёплое обмундирование для солдат, мы по всей Англии поднимем цены на сукно гораздо выше обычных. Поторговав зиму – а других торговцев на рынке уже не будет – мы свои затраты вернём, а так же удвоим или утроим. С приятной выгодой для обеих сторон.
– Обрушить суконный рынок, – спокойно проговорил Люпус. – Так-так. Если в финале задуманного предприятия скупить всё сукно в стране, до последней штуки, за сто, скажем, пенсов, и продавать его фунтов за семь или восемь… А в Англии существует запрет на ввоз сукна из Индии и Америки… Тогда вложенная изначально сумма увеличится в… во сколько? – монах обернулся к Филиппу.
– Ребе несколько минут назад сказал Давиду – в пятнадцать раз, – ни секунды не медля, откликнулся казначей, – а может быть, в восемнадцать.
– Но это при исключительно благоприятных обстоятельствах, – грустно заметил Ицхак. – А представьте, сколько мне нужно будет заплатить нескольким сотням своих агентов, арендаторам лавок, продавцам, чиновникам, да и полицейским – ведь разоряемые торговцы будут на моих продавцов нападать. Так что пятьдесят процентов – это весомый доход. Представьте, что ваши четыре сундука с золотом лежат в вашем монастырском подвале, и вдруг через год превращаются в шесть.
– Разве я возражаю? – на секунду разъял руки монах. – С пятьюдесятью процентами я согласен.
Он перебросился быстрым взглядом с Филиппом и добавил:
– И теперь, уважаемый ребе, перед тем, как попрощаться – последняя просьба.
– Я слушаю, – ребе поднял на Люпуса взор умных, внимательных глаз.
– Немедленно, прямо сейчас, пошлите кого-нибудь. Пусть возьмут из сундука на выбор несколько случайных монет и проверят их на качество золота. Здесь, при нас. Обратите внимание, я не обвиняю вас в том, что вы через неделю заявите, будто всё моё золото испорчено оловом. Я просто хочу исключить саму такую возможность.
Ребе вопросительно поднял брови, развёл руками – и кивнул Мосию. Тот, с раскрасневшимся от тяжёлой работы лицом, быстро прошёл в заднюю дверь. Но вскоре вернулся и, уставив мучительный взгляд в пол, с затаённой злостью сказал:
– Ключ не отпирает сундук.
– Конечно
