ней не чаял, пылинки, можно сказать, сдувал. Все для нее делал, что она ни захочет, заказывал из Лондона всякие разности, все время спрашивал, тепло ли ей. Ела все, что душе угодно. Ну просто сам был не свой, его, стало быть, милость. Но потом, когда он узнал, что она ждет ребенка…
Повариха выдержала паузу, и на ее лице появилось загадочное выражение.
Джейми отчаянно хотелось узнать про ребенка: какой он, как себя чувствует. Но поторопить женщину не было никакой возможности, и он подался вперед, всячески выказывая заинтересованность.
– Такое началось! Крики, ругань! Она плачет, а его милость бранит ее такими словами, какие и на конюшне-то говорить стыдно. Вот я и сказала Мэри Энн, когда она сказала мне…
– Выходит, его милость не был рад ребеночку? – нетерпеливо перебил ее Джейми.
К тому времени омлет комом застрял у него где-то за грудиной, и он сделал большой глоток бренди в надежде протолкнуть этот ком в желудок.
Повариха скосила на него блестящий птичий глаз, выгнула бровь, как бы оценивая его смекалку, и хмыкнула.
– Да, парень, ты прав. Вроде бы ему надо радоваться. Да только не тут-то было. Не тут-то было! – многозначительно повторила женщина.
– А почему? – спросил Джеффрис без особого интереса.
– Он сказал, – повариха понизила голос в восторге от скандальности информации, – что ребенок не его!
Джеффрис, опрокинув вторую стопку, презрительно хмыкнул.
– Старый козел с молоденькой козочкой? Оно, конечно, тут всякое может случиться, но откуда его милости знать, чей это ребенок? Он с таким же успехом может быть и от него, и как ни крути, а главнее всего тут слово его леди!
Тонкие губы поварихи растянулись в широкой злорадной улыбке.
– Ну я же не говорю, будто он знал, чей это ребенок, но ведь есть один верный способ узнать, что он не его!
Джеффрис уставился на повариху, откинувшись на спинку стула:
– Что? Ты хочешь сказать, что его милость не способен?
При этой мысли его обветренное лицо расплылось в широкой ухмылке. Джейми почувствовал, как омлет снова поднимается к горлу, и торопливо хлебнул бренди.
– Ну, точно я сказать не могу… – Повариха чопорно поджала губы, но потом добавила: – Но вот горничная мне рассказывала, что простыни с их брачной постели после первой ночи остались такими же белыми, какими их постелили.
Это было уже слишком. Перебив довольный смешок Джеффриса, Джейми с глухим стуком поставил свой стакан и спросил напрямик:
– Ребенок жив?
Кухарка и Джеффрис уставились на него с удивлением, но женщина после короткого замешательства кивнула.
– Ну да, конечно. И к тому же славный здоровый малыш, как я слышала. Я думала, ты уже знаешь об этом. Вот мать его, та, бедняжка, померла.
После этого заявления на кухне воцарилось молчание – известие о смерти отрезвило даже Джеффриса. Он помолчал,
