Руперт.
Что ж, а может, все и не так плохо, мелькнула у меня мысль. Руперт доверил мне серьезную оценку, в кои-то веки! Мне пару раз доверяли провести оценку самостоятельно – так, ничего серьезного, – а пару раз даже отправляли в командировку, но вот важного клиента поручили впервые. Хороший знак, решила я, видимо, начальство начинает мне доверять. Если я смогу грамотно провести оценку и выставить адекватную, но привлекательную для продавца цену, мне удастся устроить для нас сделку и приобрести картины для грядущего аукциона. Уистлер – известный художник, им интересуются серьезные коллекционеры, а значит, мы сможем неплохо заработать на продаже его картин.
Чтобы отметить сие знаменательное событие, я взяла такси за счет отдела, хотя младшим сотрудникам это не позволялось. Бюджетные деньги в основном шли на более важные транспортные решения: например, забрать Руперта из ресторана «Вулзли» на углу Пикадилли. Выйдя из такси за пару кварталов от указанного адреса, я спокойно прошлась вдоль канала, над которым нависала по-летнему густая листва деревьев. В голове прояснилось, я наслаждалась запахом влажной после дождя сирени, росшей в обнесенных высокими заборами садах. Я невольно улыбнулась, вспомнив, что когда-то эти улицы, по которым сейчас прохаживаются чинные няни-филиппинки, а польские рабочие монтируют огромные бассейны в роскошных особняках, были злачным местом, элитным борделем, где за тяжелым бархатным занавесом обнаженные нимфы, словно сошедшие с полотен Уильяма Этти, ожидали своих любовников в надежде, что те заедут к ним по пути домой из Сити. Лондон всегда был и навечно останется городом шлюх.
Крошечный лазерный глаз камеры пристально нацелился на меня, как только я позвонила в дверь квартиры, расположенной на первом этаже дома с двумя входами. Я почему-то ожидала, что откроет экономка, но на пороге появился сам хозяин.
– Полковник Моррис? Меня зовут Джудит Рэшли, – представилась я, протягивая ему руку. – Я из «Британских картин». Мы договорились с вами о встрече насчет набросков Уистлера, помните?
Он фыркнул что-то нечленораздельное и кавалерийским шагом пошел в холл, а я последовала за ним. Я, конечно, и не ожидала, что полковник окажется блестящим офицером, способным свести с ума любую даму, но мне с трудом удалось не отдернуть руку от отвращения, когда он быстро прикоснулся ко мне своими пожелтевшими ногтями. Злобные маленькие глазки сверкали над седеющими усиками а-ля Гитлер, которые были словно бы приклеены к верхней губе. Не потрудившись даже предложить мне чая, он сразу повел меня в захламленную студию. Дешевые пастельные драпировки смотрелись до странности провинциально на фоне потрясающих полотен, висевших на стене. Полковник раздвинул занавески, пока я с восхищением смотрела на Сарджента, Неллера и на изысканный миниатюрный набросок Рембрандта.
– Чудесные работы! – воскликнула я, про себя подумав, что стоимость этих трех полотен составляет как минимум десять миллионов. Да, это и правда серьезная оценка.
– Рисунки Уистлера я храню в спальне, – холодно кивнув и фыркнув, словно всплывший на поверхность воды морж, отрезал полковник
