расправлялся с ними в снах.
Потом просыпался и долго-долго лежал в кровати, стискивая в бессильной ярости могучие кулаки.
Он был готов совершить что угодно. Пойти на любое злодеяние, любое преступление, но… Но случая, то ли к счастью, то ли к его величайшему огорчению, не представлялось.
И Зоран оставался со своей Ненавистью один на один.
В день, когда парню стукнуло двадцать, она по-прежнему была с ним, хотя теперь люд научился прятать её от окружающих. Друзья и родственники считали, что время излечило раны, что невысокий, но плотный, очень улыбчивый юноша перестал чувствовать давнюю боль, и даже самая близкая Зорану женщина – тётя Доброслава – не догадывалась, что в его душе продолжает пылать пламя.
– Отрадно видеть, что ты избавился от тоски, – улыбнулась пожилая ведьма, когда они уселись ужинать в тот день. – Одно время я думала, что ты возненавидел весь мир.
– Только Орден.
– А сейчас?
– Сейчас я просто отношусь к ним как к врагам.
– Как все люды.
– Совершенно верно.
– И это хорошо.
Как все ведьмы, тётушка Доброслава была зеленоглазой и белокурой, правда, с годами волосы становились всё белее и белее. Своих детей она не завела – сказывались последствия страшного ранения, полученного в схватке с навами, и всё своё тепло Доброслава отдавала племяннику, стараясь в полной мере заменить ему родителей.
– Ты стал часто улыбаться.
– Мне это нравится.
– И это тоже хорошо.
– Согласен, – помолчав, кивнул Зоран. – Улыбаться – хорошо.
К счастью, Доброслава не была сильной ведьмой, всего лишь уровня феи, и потому не почувствовала неискренность в его словах.
– Молодец, мальчик.
– Спасибо.
Она всегда именовала племянника мальчиком, сколько бы лет Зорану ни было – пять или, как теперь, двадцать. Наверное, ничего не изменится и в пятьдесят, и в сто, если, конечно, Доброслава сумеет протянуть до этого юбилея.
– Я долго думала, что тебе преподнести в этот знаменательный день, – продолжала тётушка, – и решила, что лучшего подарка, чем возвращение в отчий дом, трудно придумать.
С этими словами она положила на стол до боли знакомую юноше связку ключей. Зоран уставился на подарок, будто на невероятную диковинку, затем перевёл взгляд на Доброславу.
– То есть… – В горле вдруг пересохло. – Я могу отправиться… домой?
– Да, мальчик. – Она нашла его руку и сжала. – Пора.
У Зорана перехватило дыхание.
«Домой!»
Он медленно, дрожащими от переизбытка чувств пальцами сгрёб ключи и сжал их в кулаке.
«Домой!»
– Спасибо, – проронил Зоран хрипло. – Это… это много для меня значит.
– Я понимаю, мальчик, – очень
