почти мгновенно тускнели и быстро возвращались в небытие. И вскоре Зоран остался в пустом доме один.
Призраки прошлого ушли, проронив напоследок:
«Родителей не вернуть, парень. Живи дальше!»
Живи дальше…
Точно это же твердила ему тётушка. И друзья. И друзья родителей. Словом, все, кто желал поддержать сироту, но никто не сумел объяснить ему, как именно он должен жить дальше. Что он должен сделать с Ненавистью? Забыть её? Но как? Как можно забыть то, что стало частью тебя?
И жить дальше.
Как?
Когда-то давно Зоран честно пытался. Он был маленьким и слушал чужие советы. Он попытался «жить дальше», но понял, что, забывая о Ненависти, забывает родителей. Их образы расплывались без неё, становились эфемерными, терялись… А терять родителей маленький люд не хотел. Не мог себе этого позволить. Он любил тётушку – да, но главными для него оставались отец и мать. Зоран не собирался их отпускать и потому – ненавидел тех, кто погубил их…
…Юноша остановился в дверях покоев матушки и окинул комнату печальным взглядом. Толстый слой пыли покрывал огромное трюмо, стол у окна, стулья и прочую мебель; слой пыли покрывал всё и всё делал серым. Всю комнату, в которой он так любил бывать. Пить с мамой чай у раскрытого окна и слушать поразительные рассказы из истории Великого Дома Людь, который некогда царил на всей Земле… Покуда не заявились проклятые чуды!
К чести матушки, стоит заметить, что она никогда не вдавалась в кровавые подробности древней вражды, но, разумеется, благодаря тем рассказам семена нынешней Ненависти упали на благодатную почву. Дети реже взрослых используют полутона, для них есть только белое и чёрное, хорошее и плохое. Чудов маленький Зоран всегда считал плохими, а потом они подтвердили это мнение, безжалостно убив его родителей.
Круг замкнулся.
В рабочий кабинет отца входить было боязно. Здесь как будто до сих пор царил идеальный порядок: родитель, строгий педант, всеми фибрами души ненавидел хаос и приходил в ярость, если жена или сын без спросу вторгались в его с тщанием отстроенное царство. Каждая деталь обстановки была для отца важна, каждый предмет находился на своём месте. Казалось, стоит сдвинуть что-то или переложить, идеальный мир тут же рухнет, а позволить это отец никак не мог.
Впрочем, даже здесь, среди пугающе-упорядоченного интерьера, нашлось место своеобразной игре.
Зоран обошёл стол по широкой дуге и уставился на трёх обезьян. Композиция: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». Постоял, посмотрел, затем робко протянул руку к центральной обезьяне и коснулся указательным пальцем её лба.
Щёлк.
Дверца тайника открылась, и люд взял в руку ключ от чердака: в детстве Зоран обожал копошиться в лежащем наверху хламе.
«Интересно, папа, ты знал, что я беру ключ?»
Наверняка знал. Но ничего не говорил, поскольку его неведение являлось обязательной частью игры.
«Если так,
