>олоса, чьи-то назойливые голоса звучат в голове. В виски настойчиво стучит какая-то мысль, но мечущийся в бреду человек не в состоянии уловить её сути. Кто он? Как его имя? И почему вокруг так темно?
В мозгу теснятся образы один страшнее другого: падают ряды скошенных автоматной очередью людей в белых, длинных балахонах, свистит топор, отделяя конечности и голову от распластанного на деревянном помосте тела…. Мужчина стонет, мучимый этими видениями, и вдруг у лица его разверзается смердящая, усаженная несколькими рядами зубов пасть отвратительного монстра.
Человек хочет закричать, убежать, но не может двинуться с места: челюсти его сжаты, а конечности скованы невидимыми цепями.
– Я умер, – думает он, – умер и лежу в гробу. А это чудовище – вестник ада, который я заслужил. Но как? Что я натворил при жизни? И почему могу размышлять, если уже мёртв?
Повязка, стягивающая голову, исчезает, руки освобождаются тоже. Несчастный с воплями машет ими, отбиваясь от живого кошмара, но существо неожиданно мягко прихватывает зубами его кисти, и из глотки его доносится:
– Отец, успокойся. Всё хорошо, ты жив. Это я – Тиалонай.
Тиалонай? Кто такой Тиалонай? Ах, да, ведь это его сын – гениальный учёный. Как он мог забыть?
Внезапно память пробуждается, и беспомощно жужжавшая в голове мысль изливается в словах:
– Я Дитрих Штригель, – хриплым от долгого неупотребления голосом говорит мужчина, – бывший Верховный правитель свободного мира, а ныне писатель…
– Верно.
Дитрих открывает глаза и видит знакомое до малейшей чёрточки лицо.
– Толя, – шепчет Штригель, – что со мной случилось?
Сын садится на край кровати и гладит отца по плечу.
– Тебе стало плохо, когда мы гостили у Прокудиных. Вернее, вам.
– Кому, нам?
– Твоему двойнику и тебе. Он был потрясён открывшейся ему истиной и умер на месте от инфаркта. Видимо, вы оказались некоторым образом связаны, потому что вскоре ты последовал за ним.
– Ах, да, – произносит Штригель, – я помню. Вспоминаю ещё, что Ниада очень сердилась.
– Она кидалась на тебя, как кошка, – хмыкнул Тиалонай.
– Странно, – задумчиво сказал Дитрих, – что клон не знал о моём существовании. Неужели они с женой не читали беллетристику1?
Тиалонай пожал плечами.
– Ты же писал под псевдонимом.
– Да.
Помолчав, Дитрих поинтересовался:
– Его возродили?
Сын покачал головой.
– Нет. Решили, что одного Штригеля свободному обществу вполне достаточно. Ниада не осушает глаз…
– И я её понимаю, – печально отозвался мужчина, садясь и разминая конечности. – Как себя чувствует Грета?
– Очень нервничает. Я позову её?
– Конечно. Но сначала скажи, сколько мне лет, не хочу сюрпризов.
– Пятьдесят. Чтобы вы с женой соответствовали друг другу, я не стал останавливать развитие клона раньше.
– Ты, как всегда, всё продумал, – улыбнулся Штригель. – Для меня это не имеет особого значения, Генриетта будет желанна мне в любом возрасте, но со стороны молодой мужчина рядом с далеко уже не юной женой выглядел бы странно.
– Именно этот нюанс я и учёл, – с улыбкой ответил Тиалонай.
И крикнул:
– Грета, входи.
Вбежавшая в палату женщина кинулась к мужу.
Через некоторое время, когда они сидели и разговаривали, в комнату заглянула встревоженная лаборантка – жена Тиалоная.
– Толя, – испуганно сказала она, – к Дитриху правительственная делегация. Пустить?
Мужчина вопросительно посмотрел на отца.
– Справишься? – спросил он.
Тот рассмеялся.
– Конечно. Я вернулся к жизни полным энергии.
Учёный кивнул, и вскоре в комнате появились пятеро человек, возглавляемых одряхлевшим Евлапом. Тиалонай с женщинами собирались уйти, но чиновник остановил их.
– Вы, как представители семьи гражданина Штригеля, можете присутствовать при переговорах, – сказал он.
– Как официально, – нарочито весело произнёс Дитрих, глядя другу в глаза.
Евлап нервно улыбнулся.
