style="font-size:15px;"> После ухода Михаила, в дверь постучал сосед Гаврила и сообщил Анюте, что их дом в Андреевке сгорел.
«Полыхал, что вся округа сбежалась, светло на всю деревню было. Боялись, что огонь разнесет и другие дома займутся», – с горечью в голосе заметил он.
У Нютки подкосились ноги. «Кто поджог их? Где Матвей с отцом? Вернулись ли»?
Гаврила, прочитав ее мысли, добавил: «Тел не нашли, видно дома никого не было».
А Матвей с отцом тем временем слушали стук колес поезда, который увозил их на запад.
– Вовремя, Матвеюшка. Для нас эта революция ничего хорошего не принесет. Я ничего этим большевикам не должен. А с домом Иван уже порешил, думаю. Я хорошо ему заплатил. А ты не горюй, женишься еще. И дом мы построим, и жизнь свою устроим. Только не в России.
Михаил по дороге домой, тоже услышал новость про пожар. Придя домой, он все рассказал матери и Тимофею, резко объявив им: «Забираю Нютку и Глашку сюда, а по весне дом своей семье строить начну».
Но в доме Мироедовых все решилось по-другому. Агафья уговорила Михаила жить в ее доме.
– Миша, вам тут просторнее будет. Да и Тимофей только женился. Не гоже мешать друг другу. Я, ведь против тебя никогда не шла. Не препятствовала Нютке с тобой встречаться. Не тяжело тебе будет. Прислуга есть.
– Я не против буду, только если прислугу распустим. Я сам справлюсь. Работы не боюсь. И дом отремонтирую и отстрою его хоть вширь, хоть ввысь. На том все и согласились. Кроме Фомы. Не хотел он уходить, да и некуда ему было податься.
Жили мирно. Агафья не командовала. Привыкшая она была – подчиняться мужскому полу. Мишка тоже не командовал ни тещей, ни женой. А уж про Глашку-то и речи нет. Отработав за день, игрался с ней, будто ровесники они были.
Фому считали членом семьи. Он был уже преклонного возраста, высок, неуклюж и немного медлителен. Но исполнял все просьбы Михаила. Зимой заготавливали лес на строительство дома и подсобных помещений.
К весне развернули стройку. Михаил решил расширить дом, поставить свою мельницу. «Негоже, каждый раз к брату в Быковку ездить зерно молоть, – думал Михаил, – да, и кое-какой доход семье будет от нее». Поэтому решил он с мельницы начать. В свое время Платон был жадным и запасливым. Да и Михаил много чего припас и для дома, и для мельницы. Поставили они с Фомой на пригорке за домом сруб-осьмерник из двадцати венцов тесаных дубовых бревен и к следующему помолу достроили ветряк.
Руки у Михаила были крепкими, росли из нужного места, что совсем немаловажно было при ведении большого хозяйства. Стали ездить к нему сельчане, возить зерно на помол, много он с них не брал, но дом к зиме расширил. А тут и Анюта разрешилась еще одной девочкой. Михаил настоял назвать ее в честь жены. Вот и стали ее все кликать Нюркой, чтобы не путаться. А через два года, когда молодая семья встала на ноги, правда уже не было в живых ни Агафьи, ни Фомы, родился Ванька. Ванька, в отличии от белокурых сестренок, был похож на мать.
В заволжские деревни пришли
