После всего того произошедшего с ней это казалось такой несущественной мелочью.
– Твой кушать надо, – Ахметка сунул ей в руки сверток с едой.
Что ж, она не стала церемониться и развернула кулек. Краюха черного хлеба и кусок овечьего сыра. Невесть что такого. Но голодная девушка и этому была рада. Кусочек того, ломтик этого, оказывается, что очень даже вкусно, особенно, если учесть, что у нее уже второй день во рту и маковой росинки не было. Наевшись, она незаметно для себя задремала. Когда проснулась, уже темнело. Повозка была распряжена, стреноженная лошадь паслась неподалеку. Видно было, что тут они расположились на ночлег. Возчик Ахметка крутился возле костерка, высоко вверх отбрасывающего языки рыжеватого пламени и вспыхивающие снопы искр, что-то бормоча на непонятном ей языке. Она подошла к нему поближе.
– Карашо, – увидев ее рядом с собой, парнишка еще больше засуетился. – Час чай будем кушать.
Ей даже стало немного смешно от того, как он интересно говорил. Ладно, она украинка, и, когда волнуется, путает слова, произнося их то на один, то на другой лад. Но этот парень, вообще, коверкает все подряд.
– Кушай-кушай, – он подал ей кружку с обжигающей жидкостью.
С непередаваемым удовольствием она пила сладкий чай – сахара давно уже не было в ее рационе.
– Моя один живет, хозяйство большой, – зачем-то стал объясняться ей Ахметка. – Много овечка бар, корова бар. Ахметка один трудно. Ахметка хозяйка надо. Твой на станция одна ходил. Моя видеть, думать так: зачем твой один, зачем моя один? Моя твой мал-мала воровать, жена делать.
– Что-что? Ты чего там лопочешь? – от неожиданности Алена чуть не подавилась. – Кільки років тобі, хлопі?
Теперь пришло время удивляться ему. Он не думал, что люди могут разговаривать еще на каком-то другом языке, кроме его родного, ну еще и русского. Парень непонимающе вытаращился на нее.
– Моя твой не понимать…
– Сколько тебе лет, женишок? – перешла она с рідної на москалику мову. – Це ты уразумел?
– Ахметка большой. Зима семнадцать лет справлять.
Впрочем, юная девушка так и не поняла того: пацану уже исполнилось семнадцать лет или только еще исполнится будущей зимой. Да и что это, собственно, в ее незавидном положении меняло…
– Твой ничего красивый, детка наша тоже красивый родиться, – рассуждал Ахметка, словно о чем-то само собой разумеющемся и давно уже решенном, устраивая из нарванной травы и настеленной сверху мешковины что-то похожее на матрац. – Наша обычая простая – невеста можно воровать. Свой девка наша мало. Моя два брата война воевать. Ахметка одна. Тяжело, аур. Бабай моя говорит: станция Абдулино ходи, невеста бери. Моя бабай хорошо слушай, станция ходи, невеста бери…
– А меня ты спросил? – возмутилась Алена столь невиданной дикости.
– Твоя? Наша твоя невеста не спрашивай, –
