искренними, а его частые упреки в адрес Британии были, как она думала, реакцией члена семьи, который считает, что его неправильно поняли. «То была действительно большая беда. Император всегда чувствовал себя не понятым – и не только королевой Викторией, королем Эдуардом или королем Георгом, но и всем британским народом. Он-то чувствовал, что не лукавит, и верил в себя – даже пытаясь подавить нас своей индивидуальностью. Если талантливый актер, играя любимую роль, может попытаться достичь успеха за счет тонкости и шарма, то император слишком часто пытался произвести на британцев впечатление, используя приемы, которые возмущали нас – или, что еще хуже, лишь забавляли и вгоняли в тоску»[229].
Нечто подобное определенно имело место, когда Вильгельм с присущим ему энтузиазмом занялся гонками на яхтах у северного побережья острова Уайт, неподалеку от городка Коуз. Когда кайзер по приглашению своего дяди вступил в Королевский яхт-клуб, англичане склонны были считать себя польщенными. В начале 1890-х гг. он купил яхту и стал каждое лето появляться на регатах. Королева Виктория, которой приходилось давать в своем поместье приют кайзеру и его свите, тщетно указывала на то, что «эти ежегодные визиты не вполне желательны»[230]. К несчастью, германский император был плохим спортсменом: он часто жаловался на правила и утверждал, что гандикап несправедлив по отношению к его «Метеору». Его дядя сетовал на то, что Вильгельм считает себя «начальником Коуза». Однажды Эдуард прямо сказал своим друзьям: «Прежде регата в Коузе была для меня родом приятного отдыха, но сейчас там распоряжается кайзер, и она превратилась в сплошное наказание»[231]. Были и другие неприятные инциденты. Например, маркиз Солсбери однажды не получил приглашения прибыть на борт «Гогенцоллерна» (позолоченной паровой яхты кайзера) для важных переговоров. Кроме того, Вильгельм как-то настоял, чтобы они с принцем Эдуардом продолжили гонку, хотя из-за этого им пришлось опоздать на обед у королевы.
Отношения кайзера с дядей были особенно сложными. Вильгельма, вероятнее всего, раздражало, что «старый толстяк, принц Уэльский» был обаятелен, уверен в себе и популярен. Вильгельм и сам по себе был ханжой, а уж под влиянием своей жены тем более должен был осуждать любовь Эдуарда к красивым женщинам и компании его беспутных друзей. Едва ли принц был очень рад получить от племянника нравоучительное письмо, которое тот отправил ему во время одного особенно запутанного скандала. Когда кайзер терял над собой контроль, он мог назвать дядю «сатаной», «старым павлином» или даже «главным интриганом и зачинщиком всех неурядиц Европы»[232]. Эдуард, со своей стороны, допустил ошибку, характерную для старшего и более уверенного в себе мужчины, – он не смог разобраться в побуждениях молодого человека, гневные вспышки которого скрывали неуверенность в себе.
Сам Эдуард – а равно и его
Pless and Chapman-Huston,
Balfour,
Eckardstein and Young,
Balfour,
