Потом, чаще всего, поиски оправдания, прощание по-английски, или продолжение песни, уже никому не интересной. Пушкин был прав, один был прав, гениальный и непостижимый.
«Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» Мгновенье и я помню, моментальность всех этих явлений, появлений, пропаданий из поля зрения, миг – и в дамках: «Я люблю тебя». Два мига спустя – не люблю, «я имени твоего не знаю», три мига спустя – «я имени твоего не помню», ну что поделаешь, се ля ви.
Аглае – тридцать шесть, «ласточка» с выматывающей душу историей, отец бросил беременную мать, к роддому на новорожденную Глашу и взглянуть не пришел, ни разу! Мать ей об этом факте рассказала, запомним.
Аглая обиженность матери с ее же молоком всосала, обиженность росла в ней и выросла в огромный, изнутри жрущий солитер. Глаша трудолюбива, интеллектуальна, прекрасно образованна, содержит себя сама (превосходно справляется), две квартиры купила – и матери, и себе, – у нее прекрасная карьера.
Жених бросил ее накануне свадьбы. Говорить она может или об отце, бросившем мать, или о Мише: он предатель, не забудем – не простим. Восемь лет прошло, она вполне могла бы забыть имя изменщика. Но помнит ежесекундно. Женственна ли? Нет. Жертва женственной быть не может, ведь во всей этой легкости скрыта сила великая. А Глаша слаба и немощна.
Она прекрасно разбирается в математике, но в человеческих отношениях дважды два у нее непременно сорок восемь, хоть стреляй. Или стреляйся. Пишет маслом на холсте в свободное от работы время, композиция хороша, а цвета какие? Синий и желтый, гриша, синий и желтый. Выбор оттенков желтого и синего – как учебное пособие, стопроцентный признак фиксации и нервного срыва. Хроника, чреватая тяжелыми осложнениями, как мы с тобой знаем, карманный мой, такие пациенты не выздоравливают. То улучшение, то ухудшение, а в целом – мука мученическая, депрессия навсегда.
Я, гришенька, все больше прихожу к выводу, что женственность – это мощь внутренняя, умение сражаться за себя, крик и шепот, уверенность и достоинство, а не мини-юбка, изгибы линий и покачивание бедрами в общественно доступных местах; не блядские примочки на разных частях тела для завлечения клиентуры в кровать.
Мужчины не виноваты. Амазонки воевали и отвоевывали, они выжили, потому что детей от воительниц хотел любой нормальный мужик, здоровье духа и тела влечет куда сильней, чем искусственно выбеленные пергидролью волосы или леопардовые легинсы на бесформенном заду.
Гришенька, карманный мой любовник, тебе можно сказать, ты все понимаешь. Одна проблема – в Аглае амазонской победительности ни на грош. И не дурнушка, и не дура, ну, не добра, так кто нынче добр? Работа – нытье и сопли, на скуку жалуется, хоть клянусь, я бы с ней завтра махнулась, если б хоть что-то в математике понимала! Она в добротную фирму устроилась, начальница без Глаши и шагу не делает, советуется. Глаша умная. Но по окончании рабочего дня, по возвращении из очередной пятизвездочной командировки,
