style="font-size:15px;"> – Что ты, Никитич, пристал к молодому боярину? – спросил Илья Муромец. – Садись, пей! Хозяин наливает щедро!
Богатыри вновь уселись за стол и продолжили начатую пирушку, наливая себе доверху большие глиняные кружки. Уже за полночь, вдоволь накушавшись медовухи, они прямо за столом и уснули, захрапев в унисон богатырским храпом. Емеля, видя, что собутыльники после шестого ведра отключились до самого утра, влез на печь в свой клоповник. Уткнувшись рожей в мешок с овечьей шерстью, он сладко заснул, предвкушая успех в делах амурных.
Еще за окном не забрезжил рассвет, как петух, отряхивая свой пестрый наряд, вылез из – под печи. Взлетев на стол, он прокукарекал прямо на ухо спящему Илье Муромцу.
– Кыш, кыш, бесовское отродье, – в полудреме сказал Муромец и спихнул петуха со стола богатырской рукой. – Спать не даешь!
Петух недовольно и обижено закудахтал и, распушив свои перья, как перед битвой, клюнул его прямо в руку.
– Ах ты, гад! – завопил Муромец, и вновь отпихнул задиристую птицу. – Будешь клеваться, я тебя в суп отправлю!
– Кто тут так орет? – открыв один глаз, спросил Добрыня спросонья.
– Да петух, мать его спозаранок разошелся.
– А Емеля где?
– Емелька где – то в хате был, – ответил Муромец и, взяв чарку, выпил остатки медовухи, которая за ночь стекла со стенок на дно.
– Ну, Добрыня, погуляли знатно! Теперь на службу пора, чай, князь дожидает!
– Слушай, Илья, может, сегодня бюллетень возьмем? – спросил Добрыня, не отрывая головы от стола. – Что – то у меня голова нынче болит, будто сам Хан Герей мне по шарабану пудовой палицей зарядил.
Пока богатыри пробуждались после глубокого сна, отходя от пьянки, мать Емели Марфа выползла из – за печи, где был её лежак. Омыв лицо водой, она выбила кресалом искру, и затопила русскую печь. Огонек весело подхватил трут, березовую бересту, а уже после и березовые поленья. Уже через минуту в хате стало значительно светлее и теплее.
– Эй, хозяин, просыпайся! – завопил Муромец, дергая Емелю за лапоть. – Вставай, пора нам и горло промочить!
Емеля недовольно промычал и, отвернувшись к стене, засопел с новой силой, будто и не слышал.
– Эй, вставай, ирод поганый, утро уже!
Емеля махнул рукой, не отрывая головы от мешка и, натянув на голову овчинный зипун, снова спрятался под ним.
– Ну, ты, басурманин, вставай, нам служить князю пора.
– Ну и иди, служи своему князю, – промычал Емеля, – я тут при чем?
– Так нам же опохмелиться нужно!
– Вы с Добрыней вчера и так шесть ведер осушили….
– Мы и девять ведер осилим, – сказал Муромец и, усмехнувшись, погладил свою седую бороду.
– Ты, Илюшенька, касатик, его ухватом, ухватом, да поперек спины стукни, авось проснется! – сказала Марфа. – Он на сон уж больно
