солдатской психологии, очень ярко проявлявшуюся в те первые месяцы революции.
Солдаты, конечно, жаждали немедленного мира, и их озлобление против Милюкова объяснялось не «интернационализмом», а тем, что он противился политике приближения всеобщего мира. Но вместе с тем огромное большинство солдатской массы резко враждебно относилось в то время к проповеди немедленного сепаратного мира, которому эти же солдаты дали выразительное название «похабного мира». Это враждебное отношение солдат к лозунгу «Мира во что бы то ни стало» диктовалось и чувством стихийного патриотизма, и традиционной ненавистью к внешнему врагу, и доверием к революционно-демократической интеллигенции, которая, по понятиям солдат, принесла им освобождение от ига старого режима и делала все, что было возможно, для приближения такого мира, который не отдал бы страну в порабощение врагу. Эти чувства в солдатской массе поддерживались и укреплялись влиянием представителей рабочей и крестьянской интеллигенции, находившейся в рядах армии.
Не будь в солдатской психологии тех дней указанных черт, было бы непонятно, почему всякий призыв к немедленному миру встречал со стороны солдатских масс самый решительный отпор и часто приводил к яростным попыткам расправы с такими агитаторами. Именно эти настроения заставили большевистский Центральный Комитет, руководимый Лениным, не только напечатать в апрельские дни приведенные выше резолюции, но и публично осудить как «авантюристов» Богдатьева и других большевистских агитаторов, пытавшихся использовать апрельские манифестации для пропаганды свержения Временного правительства и заключения немедленного мира.
Понадобились очень большие сдвиги в солдатской психологии, чтобы жажда немедленного мира вытеснила у солдат все другие чувства и инстинкты. Исходным пунктом этих сдвигов для большинства солдатской массы было июльское выступление большевиков, которое обнаружило неспособность демократии противопоставить насилиям левого меньшинства силу организованной государственной власти. Об этих сдвигах в солдатской психологии мне придется подробно говорить дальше. Но в апрельские дни настроение армии было иное, и объяснять события этих дней чувствами, которые завладели массами в последующий период, было бы искажением исторической перспективы.
В продолжение двух дней, 20 и 21 апреля, уличные демонстрации продолжались. Несмотря на все усилия членов Исполнительного Комитета, в числе которых особенную активность для успокоения манифестантов проявляли Чхеидзе, Скобелев и Гоц среди солдат и Либер, Гвоздев и Богданов среди рабочих, общее возбуждение в городе не утихало. Манифестации и контрманифестации возникали снова и снова. Время от времени среди манифестирующих толп раздавались выстрелы, и слухи о пролитой крови усиливали общее возбуждение. Нужно отметить, что, хотя Исполнительный Комитет призывал массы отказаться от манифестаций, а кадетские агитаторы, наоборот, звали своих
