да ещё медведю в лапы угодите. Инструменты, какие потребны, я приготовил. Осмотри сам, сундуки вон, слева от шатра. Всё, что необходимо, отложи в сторону, чего не хватает – скажи, остальное оставь. По окончании работы, если приглянутся, вы сможете их выкупить по хорошей цене. Как посмотришь, посчитай, сколько по времени займёт стройка.
Я подвёл бригадира к ящикам с инструментами. В самом большом лежали: лопаты, двуручные пилы, рубанки, медведки, шерхебели и скобели. Ручные дрели, фуганки, стамески, зубила в сундуке поменьше. Отдельно в двух ящиках лобзики, молотки, тесла и плотницкие топоры. Кирки и три лома с кувалдой валялись на земле. Такое отношение к железным инструментам возмутило мастера, но вида он старался не подавать. Хотя, возможно, он впервые увидел такое разнообразие, применение которому можно было вообразить только в самых смелых идеях. Ведь речь шла о той самой сакральной грамоте, выведенной волокнами древесины, которую настоящему мастеру всегда есть резон познавать. Ибо дать новую жизнь дереву, сохранив его душу, сродни великому искусству. Задумался ли над этим Фрол или над чем-то другим, я так и не узнал.
– Лексей Николаевич, – спросил меня строитель, отвлекшись на секунду от созерцания ящиков – а что такое вечерний чай?
– Это так, перекус перед сном.
Спустя некоторое время, когда строители собрались в одну кучу, а я направлялся к Пахому Ильичу, ветер донёс обрывки разговора:
«Кормить обещал четыре раза в день. Не один, как везде, а четыре… А серебра сколько даст? Десять новгородок, думаю, на меньшее соглашаться не след. Видал, сколько железа у него? Ага, лопата-то, полностью…» – О чём разговор пошёл дальше, мне слышно не было.
В это время Ильич рассматривал товар и охал. Подобного сокровища, собранного в одном месте у одного человека, ему ещё никогда не приходилось видеть. Стекло он осматривал как-то в Новгороде, в доме посадника, и оно было с две ладошки, заметно уступая слюдяным пластинам. А тут, широченный лист в половину роста человека и прозрачное как воздух. «Такое можно продать на вес золота, – зародилась мысль у купца, – а зеркала! Толстопузый венецианец торговал одно зеркальце за золотую гривну. В ту муть и себя не разглядеть. В это же посмотреть – страшно становится, словно твоя копия в потустороннем мире обитает. Надо будет упросить Лексея, уступить ему одно маленькое по себестоимости, дабы привезти такое чудо в Новгород. Кубки, тоже из стекла, жаль не цветные. За цветные дали б поболее. Так, а что в этом сундуке? Ишь ты, какие фибулы, серебряные, что ли? Не, железные, но тонкие какие. А тут, иглы, коробочки с крючками. Великого мастерства кузнец, раз сумел такое отковать. Интересно, а что в этом сундуке? Ничего себе, это же перец! Да сколько тут всего? В горшках глиняных не иначе вино, раз гроздь винограда нарисована, как у греков. Так, ткани, ещё ткани, а это что такое узорчатое? Похоже, платки».
– Ох, ах, не может быть, какое чудо! – разносилось от ящиков.
Наблюдать за Пахомом было просто весело. Если б мне показали бластеры или
