style="font-size:15px;"> – Может ли быть что-нибудь восхитительнее? – спросил он м‑ра Винкеля.
– Ничего не может! – отвечал м‑р Винкель, имевший счастье освободиться от посторонних ног, стоявших около четверти часа на его сапогах.
– Величественное, благороднейшее зрелище! – воскликнул м‑р Снодграс. – Чье сердце не затрепещет от восторга при взгляде на героев, защитников отечества, которые с таким блеском и достоинством рисуются перед своими мирными гражданами? Не воинственная жестокость на их лицах, но выражение великодушие и благородства, и глаза их сверкают не грубым огнем хищничества или мести, но поэтическим светом человеколюбия и доблестей душевных.
М‑р Пикквик, по-видимому, не совсем соглашался с этим восторженным поэтическим мнением своего ученика о военных, потому ничего ему не ответил и только сказал, не обращаясь ни к кому в особенности:
– Мы теперь в превосходной позиции.
– Да, в превосходной, – подтвердили в один голос м‑р Снодграс и м‑р Винкель.
Превосходство позиции состояло в том, что толпа вдруг рассеялась в разные стороны, a пикквикисты остались одни на своих местах.
– Что-то они теперь станут делать? – сказал м‑р Пикквик, поправляя очки.
– Мне… мне… кажется, – проговорил м‑р Винкель, значительно изменяясь в лице, – кажется, они хотят стрелять.
– Вздор! – сказал м‑р Пикквик.
– Право, они хотят стрелять, – подтвердил м‑р Снодграс взволнованным тоном.
– Быть не может! – возразил м‑р Пикквик.
Но лишь только неустрашимый президент произнес эти слова как вдруг все шесть полков, по какому-то непонятному сочувствию, устремили ружейные дула на одну точку – на грудь почтенных пикквикистов, и выпалили с таким ужасным залпом, что земля дрогнула под их ногами, и свет дневной затмился в их глазах.
В этом-то критическом положении, когда, с одной стороны, угрожали бесчисленные залпы картечи, a с другой, противоположной, – готовы были нахлынуть на них новые полчища артиллеристов, м‑р Пикквик обнаружил то совершеннейшее хладнокровие, которое обыкновенно составляет неотъемлемую принадлежность великих душ. Он схватил м‑ра Винкеля за руку и, поставив себя между этим джентльменом и м‑ром Снодграсом, доказывал в самых красноречивых выражениях, что им никак не следует бояться за свою драгоценную жизнь. Конечно, не мудрено было оглохнуть от этого ужасного шума; но этим только и ограничилась вся опасность.
– Но если, чего Боже сохрани, ружье у кого-нибудь заряжено пулей, – говорил м‑р Винкель, бледный как смерть, – в эту минуту свистнуло что-то в воздухе над самым моим ухом. Долго ли до греха? Пропадешь ни за грош!
– Не лучше ли нам повалиться на землю? – сказал м‑р Снодграс.
