и осмысляет момент рождения знания из стихии незнания, являющийся моментом всякой онтологии, пытается сделать видимой ту точку «схватывания» мыслью чего-либо как существующего, в которой, собственно, это существующее и рождается, выделяясь на неопределенном фоне.
Можно сказать, следовательно, что мир, осмысляемый в контексте понимания бытия как «определенного Единого», – это «мир впервые», «схватываемый» умом еще до того, как он начинает исследоваться в своих «объективных закономерностях». Так, греческая «фюсис», безусловно, не есть то же самое, что природа для современного человека, но за совокупностью природных объектов, изучаемых естественными науками и используемых в технологической деятельности, «проглядывает» то самое единство человека и мира, которое и определяет смысл этого понятия. То, что исследующий природу и действующий в природе человек обнаруживает в этой самой природе «физические тела», характеризующиеся «силой», «скоростью», «весом» и «плотностью», находящиеся в пространстве и времени, возможно только на фоне исходной интуиции единой неоформленной природной стихии, «частью» которой выступает сам человек. Именно поэтому фундаментальные понятия естествознания (все те же «сила», «скорость», «пространство», «время», «тело» и т. п.) не поддаются окончательному «научному» прояснению путем детального анализа и принимаются наукой, и соответственно повседневным практическим сознанием, без обоснования. То же самое – и даже в большей степени – можно утверждать относительно понятий «материя» и «идея», на первый взгляд осмысляемых сегодня совершенно иначе, нежели в рамках онтологии Единого. В сознании современного человека материя чаще всего ассоциируется с вещественностью, с тем, что можно «потрогать», и именно в силу этого – с тем, существование чего не нуждается в доказательствах. Именно в силу своей вещественности материя воспринимается как нечто непосредственно данное, действительное. Наука – при всей своей теоретической строгости – тоже так или иначе опирается на понимание материи как некоей данности, строение которой прежде всего и необходимо исследовать.
Что, однако, лежит в основе этого стремления – изучить строение материи? Отчетливая формулировка данного вопроса обнаруживает опять же «греческий» смысл понятия материи – как «чистой возможности», неопределенной, изменчивой и бесконечно делимой, включающей в себя все многообразие вещей и в то же время не совпадающей ни с одной из этих вещей. Именно поэтому те открытия, которые сопровождали так называемую «революцию в естествознании» рубежа XIX–XX вв., прежде всего в физике микромира, были вполне закономерными, заранее предположенными тем глубинным смыслом понятия «материя», который делает очевидным онтология Единого. Не случайно один из крупнейших физиков первой половины ХХ в. В. Гейзенберг обращается к античным мыслителям в попытке переосмысления традиционных для естествознания того времени представлений о строении материи, утверждая, в
