на станкозавод.
– Молодец! Главное, не сиди без дела. Я тоже подумываю где-нибудь пристроиться.
– Если не побрезгуете быть представителем по Центрограду и западным районам области Благотворительного фонда завода, я буду очень рад.
– Название очень удачное. Я подумаю, если не найду что-нибудь попроще типа должности управдома или председателя садового товарищества.
– Подумайте, Олег Гаврилович. Я буду рад продолжить работу с вами.
Затем с разрывом в минуту позвонил Безусяк и сообщил, что вчера вечером в городскую гостиницу прибыли около пятидесяти человек в составе проверочной комиссии, назначенной губернатором, после чего спросил:
– А насчет меня и Есакова уже знаешь?
– Нет, а что?
– Временно отстранены от работы на период действия губернаторского правления. Кроме нас, также отстранены судья и спикер, и опечатана редакция газеты «Лесковский вестник». Юра сейчас изучает, имеет ли Губернатор такие права. И насчет тебя, избранника народа, тоже.
– Ко мне примешан Президент. Это он ему приказал.
– Ну и что? Мало ли что придет ему в голову? Юра советовался с кем-то в Москве, есть смысл подать в суд на Президента за то, что он обозвал тебя киллером. Наш суд, ясное дело, откажет, а Страсбург?
– И он откажет, потому что такой Президент для Запада подарок.
– Но попытка – не пытка, что-то ответить они должны, а Нина Кузина придаст это широкой огласке.
– Нинину газету тоже опечатали.
Безусяк выругался:
– Твою мать, демократия в действии.
– Не мою мать, а его, – обиделся Верхов за свою мать, которая была для него святая, как дева Мария для верующих.
О том, что «Лесковский вестник» опечатали, Верхов тут же проинформировал Нину. Но она уже знала от Игоря Юрьева и, в свою очередь, «порадовала» Костю сообщением, что сегодня утром Игорь и директор Лесковского ТВ отстранены от работы за показанное вчера интервью с ней по телефону о пресс-конференции Президента.
Он пожалел, что из-за пьяного загула пропустил ее интервью.
***
На станкозавод он отправился после обеда. Там его встретили, как близкого человека, и, что больше всего его тронуло, без каких-либо намеков на сочувствие и соболезнование – просто радовались его приходу, словно давно ждали.
До конца рабочего дня Хохлов вводил его в курс дела. Костя был поражен порядку в учете денег Нагорного и глубокой их тайной, приблизиться к которой не могла ни одна ревизия, так как на балансе завода они не числились. Вместе с тем, с их скрытой помощью финансовое состояние завода было настолько прочным, что не возникал вопрос, откуда у него брались деньги на благотворительную помощь мэрии, на которую, в случае необходимости, мог сослаться мэр. Однако, с уходам из мэрии Верхова, эта ниточка
