работы другого, но и в публичном самовыражении.
Многие заплатили за учебу денег больше, чем когда-либо имели: обучение стоит 27 тысяч долларов в год. Даже при наличии государственных грантов, подработок помощником преподавателя и иных временных источников дохода за некоторыми студентами после завершения двухлетнего курса остается долг около 50 тысяч долларов. Быть художником – во всех смыслах дорогое удовольствие.
Двадцать четыре студента – половина мужчины, половина женщины – рассредоточены по всей комнате. Неспешно входит опоздавший, в деловом костюме. Его волосы уложены гелем, и весь его облик резко контрастирует с джинсами и футболками, в которые, как правило, одеты здесь мужчины. По-видимому, он из Афин. Следом за ним идет светловолосый парень в клетчатой фланелевой рубашке лесника – своего рода голливудская версия сельского рабочего. Постояв перед классом и посмотрев на рисунки, он оглядывает помещение и наконец кладет рюкзак на кресло. Затем шаркающей походкой идет к столу с продуктами и встает на колени, чтобы налить себе апельсинового сока. Это помощник Ашера. Его подчеркнуто непринужденное поведение – признак толерантности преподавателя. Еще двое пасутся у стола с едой. Они закусывают, но не разговаривают. Все заняты делом, хотя не слышно шепота или реплик. Ашер утверждает, что его семинар следует только одному правилу: студенты должны «слушать и уважать друг друга».
Джош сидит перед всеми, поглаживая одной рукой бороду, а другой обхватив грудь. «Я выполнял студенческую работу о расах и национальной идентичности, потом поехал в Израиль и почувствовал себя не в своей тарелке…» Он вздыхает. «Думаю назвать свою новую работу „Антроапология“. Я изучал африканских евреев и историю их предков. Еще я описывал традиции нееврейских племен. Существует нигерийское племя, в котором пьют пальмовое вино из рога и теряют сознание. Я хотел ощутить себя частью их жизни. Это все равно что пытаться вписать круг в квадрат». Джош еще раз глубоко вздыхает. Одна из собак нерешительно почесывается, и ее ошейник издает легкий звон. «Я отождествляю себя скорее с культурой хип-хоп, чем с клезмером[17]», – говорит Джош, хмуро усмехаясь. Он начал непринужденно, но сейчас запинается. «Извините, у меня плохо получается. Я и правда не знаю, зачем я здесь».
Большинство студентов опустили глаза. Ашер откашливается и наклоняется к Джошу, но ничего не произносит. Спицы вязальщиц движутся медленнее, класс замирает. Тишина. В конце концов паузу нарушает женский голос: «Я убеждена, что евреи – это неинтересно. Где мы видим „еврейское искусство“? В культурном центре „Скерболл“, а не в Музее современного искусства или Музее Хаммера, – кипятится она. – И почему так много белых парней хотят, условно говоря, быть черными? Мне кажется, потому, что это дает им возможность избавиться от своих разочарований и как-то их объяснить. Подать критический голос неудачника… Не расскажете ли вы нам подробнее о своем увлечении африканской культурой?»
Потерпеть
