она стала даже длиннее, так как пиво течет вязко, медленно, из-за чего буфетчику приходится подолгу держать посудину под соском. Наполняет он кружки теперь лишь наполовину, даже меньше, но жаждущие не только не возражают, но и сами показывают знаками (ребром ладони у горла), что ждать им больше невмоготу и лучше хоть глоток, чем вообще ничего. «Да пусть бы оно и вовсе кончилось, – думаю я. – И тогда можно будет уйти, не навсегда же мне здесь». Трудно дышать, как будто из помещения высосали весь воздух.
Тут от стойки отклеивается один тип. Вижу, вместе с пивом, едва ли не первый за все время, несет он и сушеную рыбу. Таким образом, обе руки у него заняты, и не знает он, горемычный, где бы пристроить кружку, чтобы заняться той рыбой. Столов, я уже говорил, в заведении не держат, а стен с полками совсем не видно из-за сгустившегося тумана. И вот он, бедолага, растерянно и жалко оглядывается. Еще немного – и выпадет у него из рук рыба или опрокинется кружка, всё в тартарары. Отчаянное положение, скажу я вам, жалкий миг равновесия, когда человеку еще возможен какой-то выбор. И тут он, похоже, от безвыходности, кидается ко мне. Значит, различает он меня, признаёт мое существование, соглашается с моим наличием! Я тоже вижу его и готов прийти на помощь. (Так и Эммануил Сведенборг уверяет, что иные существа способны видеть нас исключительно в том случае, если мы сами на них смотрим. От нечистой силы спрятаться проще простого – надо лишь отвести от нее глаза, не замечать ее, вовсе не интересоваться).
И вот смотрю я на человека с кружкой и рыбой, а он на меня. И вдруг он изрекает:
– Подержи-ка, будь другом.
Передает мне посудину, из рук в руки. Явственно слышу запах вожделенного пойла – оно отдает сырой глиной с тонкой примесью картофельной гнили. Я держу кружку, а он принимается за рыбу. Она небольшая, длиной с ладонь, узкая и плоская, но с крупной лобастой головой. Самое выразительное в рыбе – глаза. Рыба сушеная, а глаза живые. Льдисто-голубые, как у балерины Волочковой, глаза с явным интересом и детской доверчивостью смотрят на нас. Я ощущаю веселый дружелюбный взгляд рыбы и тоже киваю ей. Серебряная, хрупкая, тонкая, она и телом похожа на танцовщицу, подкинутую в воздух партнером и так в полете застывшую. Вот, думаю, что за судьба – родилась и взрастала где-нибудь в морях под Южным Крестом, обладая невероятной навигацией, без Солнца и звезд находила путь в непроницаемых глубинах. Хрупкое тельце выдерживало давление толщ, способное сплющить стальную подлодку. Обладала даром производить потомство, значит, испытывала чувства влечения, пожалуй, даже превосходящее наши по красоте и силе: ведь рыбы ради минуты любви преодолевают маршруты в половину земного экватора. Кто из нас-то на это способен? А ее изловили, высушили и бросят сейчас, при мне, в эту самую минуту, растерзав, под ноги на грязный пол.
– Да что ты о рыбе! – говорит вдруг посетитель, отколупывая от тушки худые
