хмыкнув, натянул шлем, давая понять, что пора отходить в сторону, чтобы не мешать настоящим мужчинам заниматься их любимым делом – пускать пыль в глаза.
Она увидела, как Роза, выглянула из-за могучей спины парня, которого без стеснения уж как-то очень откровенно обхватила за талию, и показала ей большой палец. Глаза её при этом сияли. В следующую минуту довольная красотка опустила щиток на своем шлеме, и процессия под крики и улюлюканье, сделав почётный круг по двору, исчезла под аркой.
ГЛАВА 4
Про ревность, ключ от квартиры и паркур
«Он украл у меня праздник», – твердила Зойка, поднимаясь к себе на этаж.
Она чувствовала сильное разочарование, но не понимала его причины, хотя, если покопаться в себе подольше, немного успокоив нервы, возможно, и докопалась до истины – всё дело в зависти.
Она не могла отправиться с ними в эту несчастную поездку, не могла чувствовать себя уверенно в обществе байкеров, не могла испытывать радость от общения, от скорости, от ветра в лицо. Стоп, какой ветер, если перед ней маячила бы только спина. Чья? Ну уж точно не Лавра, он же посадил к себе Кешку, и тот ни за что бы не уступил свое место матери. Ей пришлось бы ехать с посторонним человеком, зажмурившись от страха, и следить только за тем, чтобы не завизжать. И зачем ей это надо? Она не знала, но чувствовала себя обворованной и опустошенной.
Она не могла быть свободной и счастливой, как эти дети. Да ладно, дети, как Роза. Вот уж кому повезло: и красивая, и стройная, и на язычок бойкая, вот и спорить из-за неё мужчины принялись, каждый хотел прокатить ее на своем байке. А выйди Зойка, и что было бы? В абсолютном молчании эти мужики отводили бы глаза, делая вид, что усиленно чем-то заняты, ужасно сосредоточенны на решении каких-то особо важных задач, и что мотоциклы-то у них почти сломаны и потому лишний вес их доконает. Короче, Зойке пришлось бы краснеть от стыда за себя.
Больше всего на свете она боялась быть отвергнутой, поэтому сама отвергала всех и всё, убегая без оглядки и отказываясь от всего, желая защитить себя от боли разочарования. Но, возвращаясь в свою квартиру, встречала и боль, и разочарование, которые были тут как тут, дожидаясь её с распростертыми объятиями.
Бежит она такая, продираясь сквозь заросли кустарников, цепляющихся за одежду, руками пытаясь отвести ветки, раздирающие кожу. Волосы спутаны, одежда во многих местах разорвана, словно это не деревья, а чудовища, ожившие лишь для того, чтобы мучить ее, издеваться и внушать ужас. Уханье филинов и сов заставляет сердце учащенно биться, а отдаленный волчий вой лишает остатков мужества. Но она должна бежать, стремиться вперед, к возможному выходу из этого проклятого леса, к свободе и свету, который не пропускают эти дебри, лишая ее последней надежды на спасение.
Кто-то гонится за ней незримым призраком, поэтому нельзя останавливаться. Не слышно ни дыхания, ни шума шагов. Ни одна ветка не хрустнет под таинственными ногами, в то время как ее местонахождение выдает с головой шум ломающегося сухостоя,
