и воспользовался бы советом начальства. Приписали пару незначительных деталей. Нашел сговорчивого свидетеля, готового подтвердить факт насильственной смерти, и сдал дело в архив, – предложила я.
– Не могу я так! – вскричал приятель. – Ну что я за полицейский после этого? Так, фикция одна. Нет, нужно найти такие доказательства, чтобы высокое московское начальство вынуждено было признать нашу правоту. Я скорее предсмертную записку подделаю, чем обвиню неизвестного человека в преступлении!
Кирьянов горячился. Конечно, ни того ни другого он делать не станет. Не такой он человек. А вот копаться в данном деле своих оперов заставит, это факт. И будут бедные опера гоняться за призраками до тех пор, пока высокому начальству не надоест курировать это дело или не появится более важный проситель. Думаю, на это и был у Кирьянова главный расчет.
– Что за фрукт этот московский проситель? – полюбопытствовала я.
– Да кто его знает? То ли брат жены покойного, то ли ее дядя. То ли еще кто. Да и какая, собственно, разница? Ишь, выискался гусь! Самоубийство ему не по нраву. А при жизни небось ни разу с этим самым Мальцевым даже не встретился. И обстоятельствами его жития-бытия не интересовался. А тут выплыл, как… Э, да что теперь говорить! Что делать – ума не приложу.
Кирьянов хмуро смотрел в пол. Я молчала. Знала, что после его раздумий последует. Так и вышло. Друг вскоре несколько повеселел и предложил:
– А что, Татьяна, может, и правда тебя этим делом озадачить? Ты мыслишь неординарно. Глядишь, и накопаешь что-нибудь, что удовлетворит московского гуся?
– А я согласна, – произнесла я. – К тому же интуиция подсказывает мне, что в этом деле существуют свои подводные камни.
– Например? – удивленно глядя на меня, поинтересовался Кирьянов.
– Например – табурет. Ведь ты сам сказал, что с помощью такого хлипкого предмета мебели висельник и до петли вряд ли дотянулся бы. Вот ноги поломать – это запросто. Почему бы не проверить эту версию? – проговорила я.
– По-моему, она весьма сомнительная, – возразил Кирьянов.
– Пусть так, – не стала спорить я. – А сам факт вмешательства дальнего родственника? Это ли не странность? Как факт самоубийства Мальцева может негативно сказаться на репутации его семьи? Разве только сам, московский гусь, просветит на этот счет своих близких и знакомых. Но это уж совсем глупо. Нет, не о репутации семьи он печется, поверь моей интуиции.
– Тогда ради чего весь этот сыр-бор? – задал мой друг резонный вопрос.
– А вот это еще предстоит выяснить, – ответила я.
В этот момент в дверь кабинета постучали.
– Входите, – разрешил Кирьянов.
Дверь открылась, и на пороге возник мужчина. В штатском. Оглядев нас, он прошел на середину кабинета и задал вопрос.
– Я ищу подполковника Кирьянова.
